сторожке…
Виктория: А Якоб Беме был сапожник…
Аркадий: Да, Якоб Беме был сапожник, но, во-первых, он принадлежал гильдии сапожников, он был ремесленником. Быть в то время ремесленником уже значило получить посвящение, приобщиться к цеху мастеров этого дела. А разрыв между внутренним и внешним ослабляет внутренний мир. Ты остаешься мечтателем. Мечтаешь о реализации. Ты прекрасный старый мечтатель. Никому ты не нужен. И сам себе ты не нужен. Мечты сгнивают внутри. Нужно что-то сделать, чтобы эти мечты спроецировались в мир, а потом вернулись назад.
Римас: Ну, я согласен, да, да… но можно книгами, допустим, это делать. Сторож может писать книги. Платонов, например…
Аркадий: Он может писать книги, если у него есть мир друзей, которые его приняли, которые его интеллектуально подкармливают, которые его понимают. Если он создал этот мир и если этот мир действительно качественный. Если он действительно имеет очень качественные выходы. Понимаете в чем дело: в мире, в котором мы живем, очень легко войти в готовую модель и в ней застрять. Когда я уезжал из России в 73-м году, у меня было пять-шесть друзей. Мы проходили через сложный опыт вхождения в мировые духовные традиции. Восстанавливали нанесенный атеизмом урон. Потом они все, почти без исключения, стали либо священниками, либо дьяконами, либо церковными писателями – естественно, православными, потому что жили в России. В то время это было очень серьезное решение. Очень смелое и на пределе нравственной ответственности. Это были внутренне очень красивые люди. Я вернулся через двадцать с чем-то лет, и опыт моих друзей оказался связанным не вообще с христианством, а с православными институтами. И не вообще с православием, а очень жестко с русским православием. Очень ограниченным, прошедшим через прокрустово ложе советской системы. Вы знаете, что православие, как и другие религии в России, искажалось, подлаживаясь под советскую власть. Все это довольно ограниченный, искаженный опыт и очень похожий на все советское. Поэтому все это не очень качественное. В глубине души они понимают, что это некачественно.
Римас: Да, надо быть немножко помешанным, чтобы выдержать. У меня один друг тоже 'поехал', но хорошая такая помешанность, он не стал психом. Его в армии побили очень сильно, он лежал в психушке, потом вышел и опять восстановился. Я с ним говорил, он только икает. Я когда учился с ним вместе, так он единственный сказал: 'Я верю в Бога'. У него твердая вера, и его абсолютно не волнует ничего вокруг, он чувствует только так. А я чувствовал, что он немножко поехал. Но сейчас уже, я встречал его года два назад, он совсем восстановился, как мне кажется. Он очень спокойно говорит. Совсем чисто. Он очень чистый человек. Человек, который тогда так сказал, когда вся наша группа была из хулиганов. Я в техникуме учился. Металлическая специальность. Он говорил, что его в армии били, но он через все прошел и стал священником. Без книг, без общества, без поддержки, без ничего он вошел в это. И сейчас внутренне он очень счастливый, как я вижу. Все в порядке. Ну, это просто пример.
Аркадий: Пример друзей – это самое важное в нашей жизни. Пример людей, которые рядом с нами. И в этом смысле, мне кажется, для Скайсте важный пример – это пример Виргинии, которая стала, в каком-то смысле, хозяйкой своего мира. Я вас, Скайсте, вижу в каком-то похожем ключе, но в иной обстановке, чем у Виргинии. Я очень хорошо вижу вас ведущей свой дом, своих друзей, свою семью, молодых… Вам надо реализоваться. Иначе вам несдобровать. Потому что сторож и уборщица – это не выход для вас. Вам надо решить и стать хозяйкой, приютить…
Скайсте: Хозяйкой я стала, но сама не причастна к творчеству, и в моем доме нет творчества.
Аркадий: Каждый человек умеет творить. Найдите себя. Если вы не найдете себя, то что же тогда вы сможете дать другим? У вас есть для этого энергия, есть собранность. Это очень важно. Вы можете дать пространство для творчества. Вы можете взращивать души. Для этого вам нужна социализация. Вам надо войти с корнями в общество, в его структуры, в учреждения, во все эти вещи, которые вам до сих пор были противны. Мне кажется, для вас это идеальный путь. Путь покровительства. Вы похожи на человека, на которого двадцать-тридцать человек смотрят с надеждой, и вы их кормите.
Скайсте: Их кормить?
Аркадий: Вы их кормите духовно…
Четвертая беседа 17 июля
об образе себя
Аркадий: Я начну с конкретики. Сергей сегодня точно заметил во время перекура там во дворе, что трудно понять, что такое образ себя. Как, вообще, его выделить, что такое образ себя? Подумайте каждый о себе, какой у вас образ себя, и получится что-то очень непонятное и расплывчатое. Образ себя – это фиксированные позиции человека в мире и это определенные ограничения. Образ человека – это его тело, его одежда, его стилистика. Один так сидит, другой этак. У одного так рука, а у другого этак. Это образ. Образ человека – это его атмосфера, его состояния, его роли. Все мы играем роли. Если человек открывает перед нами свои мысли, то это еще и мысли человека. Тогда мы говорим, что это глубокий человек, у него глубокие мысли. Ну, и поскольку все эти вещи – фигура человека, лицо, глаза, его мысли, его чувства, его роли – составляют образ человека, то они образуют его рамку. У каждого из нас есть такая рамка, и мы в этой рамке находимся. Почему так трудно увидеть свой собственный образ? Потому, что весь фокус этой рамки заключается в том, что она все, что мы делаем и думаем, включает в себя. Мы из нее выскочить не можем. Мы смотрим на дом изнутри дома, а не снаружи. И мы не можем увидеть архитектуру этого дома. Мне очень трудно представить свой физический облик. Мне кажется, что у меня каштановые волосы, у меня столько лет были каштановые волосы, и я, глядя в зеркало, с трудом привыкаю, что они у меня седые. Мне кажется, что я говорю уверенно, а на самом деле я говорю очень неуверенно, часто запинаюсь и т.д. То есть мы все время корректируем свой образ. Мы преувеличиваем свои недостатки или забываем про них. Короче говоря, такая деформация неизбежна. И если наш образ состоит, прежде всего, из наших мыслей, наших состояний и наших ролей, то мы, пробуя выйти за пределы этих мыслей, состояний и ролей, придумываем наблюдателя или еще что-нибудь, что опять оказывается внутри нашего образа. Образ себя обладает способностью все, что появляется рядом, затягивать вовнутрь себя.
Наши мысли, наши состояния, наши роли, если их истончить, если трансформировать их, превращаются в двери. Но двери эти обычно заперты, и выйти из них очень трудно. Выход из этого комплекса, который называется 'образ себя', и есть то, что мы называем пробуждением. Давайте свяжем это с тем, что мы назвали сознанием и созерцанием. Пробуждение – это освобождение от конкретного потока мыслей, с которыми мы отождествляемся, от конкретного потока переживаний, ролей в ту область, которая больше, чем этот поток, и это взгляд на этот поток со стороны. Человек, который увидел, что человечество спит, что по улице идут спящие люди, – уже проснувшийся. Человек, который увидел, что его собственные мысли абсолютно слепые, что его роли стереотипные, механические и никуда не ведут, он также проснувшийся. Получается, что наши мысли, наши состояния, наши роли – это формы сна. Это старая идея, что мы спим. Мы спим ночью и видим сновидения, мы спим днем и видим сновидения. На самом деле, субстанция сновидений дневных и ночных одна и та же. По сути дела, это тот же самый сон. И сон этот связан с тем, что мы и во сне, и наяву живем очень поверхностно. Мы живем рассудочно. Мы создаем концепции и заменяем переживания концепциями.
Таким образом, наши мысли, состояния и роли оказываются нашей тюрьмой, и преодоление этой тюрьмы и есть пробуждение. Выйти за пределы этой замкнутости очень трудно, потому что мы не знаем образа себя. Знать мы не можем, потому что все, что мы знаем, оказывается внутри образа себя. Вот задача, которую невозможно решить с кондачка. И решение этой задачи связано с особого рода работой с мыслями, с состояниями, с ролями и с переживаниями. Наша жизнь полна переживаний. И эти переживания у нас очень поверхностны и законцептуализированы. Они все контролируются нашим умом.
