Откуда они появляются и куда исчезают? Откуда они появляются – это понятно, вот они, вот они сидят, в замечательном молодом возрасте, в основном, когда не хватает самоопределения, самотождественности. Человек, когда говорит: 'я', он не знает, что говорит. Он хочет узнать, он хочет смысла какого-то, он чисто интуитивно чувствует, что-то, что предлагает социум, – это, в основном, обман, липа, ну и еще у человека какое-то томление духа. А сейчас время опасное, сейчас все доступно стало, все книжки доступны, не надо прятаться, никто за это не наказывает, наоборот, это даже как-то престижно. Но это неважно, а важно то, что человек шевелится, пытается что-то узнать, но он живет в колоссальной иллюзии. Самая колоссальная, на мой взгляд, иллюзия, что человек вообще что-нибудь о себе знает.
Аркадий: Мы на этой иллюзии здесь уже целую неделю топчемся. На идее образа себя. На образе себя, который очень далек от того, что мы есть на самом деле.
Игорь: Ну, я бы даже иначе сказал. У каждого есть представление о себе, которое никакого отношения к нему не имеет на девяносто процентов. Это навязанное представление, сложившееся в процессе социализации, это мнение родителей, близких, друзей, мнение каких-то значимых авторов. И все это якобы есть 'я'. Я знаю, кто я такой, что я такое. На самом деле, вся эта конфигурация социального давления, которая формирует личность, достаточно случайна и обусловлена временем, местом, культурой, национальностью, государством.
Аркадий: Из твоего вчерашнего рассказа мне очень понравилась мантра 'Я здесь, потому что я не знаю'. Классическая мантра.
Игорь: Да, я думаю, что с этого должно все начинаться, если человек хочет найти себя для себя, не для других, не для того, чтобы другим себя подавать, как говорят, других посмотреть и себя показать. Потому что, если он занят тем, чтобы показать себя кому-то, то он обречен, и как бы он ни хитрил, какие бы умные экзотические тексты ни изучал, какие бы хитроумные практики ни выдумывал, он уже пойман. Он навечно пойман в огромную, мудрую, с тысячелетним опытом машину социума, которая все эти его импульсы обработает, направит, и к тридцати пяти годам он будет уверен, что нашел себя, потому что нужно выполнять расписание, нужно обязательно жениться, нужно обязательно родить детей, потом нужно обязательно состариться, обязательно получить пенсию и все.
Аркадий: При этом можно еще быть буддистом или антропософом…
Игорь: Да кем угодно, это же не имеет значения. Нацепил значок – и порядок. 'Хочешь похудеть? Спроси у меня как'. Сейчас очень модный значок. Хочешь стать буддистом – спроси у меня, какие книжки прочитать. Пойдем к Рокамболю, выпьем с ним три бутылки водки, и он кого угодно посвятит. Лично получил такое право от Далай-ламы. Ну, конечно, не кого угодно, а того, кто выпьет три бутылки водки и не упадет. Дело же совсем не в этом, дело в том, насколько человек чувствует обман, насколько человек чувствует ложь, которую ему предлагает социум. Если он на эту ложь клюет за конфетку, за пряник, то он обречен, и тут говорить не о чем, можно играть в разные игры, изображать что угодно, но ничего не изменится, в принципе. Если же у него это чутье есть и он хочет для себя самого обнаружить, не для других, для себя, то он может постепенно прийти, изучая этот вопрос практически, через книжки, через общение с другими людьми или с учителем, если ему повезло и он такового встретил. Тогда он сможет понять, что мы сначала растем в утробе матери биологической, вырастаем в относительно зрелую биологическую особь, после чего нас оттуда выталкивает, и мы попадаем в социальную утробу, которая кажется большой. На самом деле, если описать для каждого человека границы его социальной утробы, то окажется, что это очень небольшое пространство, относительно небольшое. И если человек додумается, что это тоже место, предназначенное для того же самого: чтобы мы выросли как социальное существо, то что ему дальше нужно, когда вырос? Рождаться.
Аркадий: Христиане говорят: зерно. Человек – это зерно. И он или погибнет на плохой почве, или – на хорошей – прорастет.
Игорь: Но беда состоит в том, что девяносто девять процентов человечества так и живет в этой социальной утробе, т.е. человечество массово находится в эмбриональной стадии, с точки зрения духовного развития, потому что оно находится в социальной утробе и все, что называется жизнью, происходит там. Некоторые слышат что-то как сквозь брюшную стенку: отец там где-то бродит, раздаются какие-то голоса оттуда, не из социального пространства, как говорил Гурджиев, 'влияния, идущие из-за…'. И вот, кто имеет слух и слышит, он начинает толкаться, он хочет родится, он хочет вылезти куда-то туда. Что же там дальше? Жизнь-то одна.
Аркадий: В искусстве толкания эти постоянно происходят…
Игорь: Нет, это тоже иллюзия. Если искусство свидетельское, то да, еще более или менее, а так, художник живет на границе миров, какие-то видения запечатлевает, свидетельствует, что есть другой мир, но это не означает, что он сам принадлежит к этому миру, если только он не с той стороны уже. Так, вот она, эта жажда состояться, выяснить для чего я, родиться из этой утробы, потом обнаружить еще одну утробу, в которой вы будете созревать как субъект, потом и из нее надо вылезти, как минимум того, что мы имеем на жизненном пути. Это минимум того, что мне известно по личному опыту и по письменным источникам. Т.е. мы очень долго растем. И у нас в человеческом опыте замечательно все сделано: все эти утробы сделаны и, в общем, доступны, и ничего особо таинственного в этом нет, это не знание, которое само себя охраняет, это доступное всем знание, которое у суфиев коротко сформулировано: 'Человек рожден, чтобы учиться', для того, чтобы развиваться и родиться в конце концов, чтобы узнать, что такое человек. Вот, я – человек. Мне дана одна-единственная жизнь. Все эти сказки про то, что будет еще тридцать воплощений, хотя, может, и будут, но совсем не актуальны. Мы не знаем этого. Вот сегодня, сейчас у меня есть задача: я родился, я живу, и я хочу родиться до конца. Я хочу быть для себя самого самим, как говорил наш любимчик Гегель, 'в себе самом для себя бытие', для себя самого себя найти, а для этого нужно усилие родиться. Вся беда в том, что социальная утроба не выпускает нас, как биологическая мать, которая выталкивает нас, не спрашивая, хотим ли мы этого или нет, пришло время рождаться – давай! А если не получается, то снаружи все тянут, щипцами хватают, кесарево сечение делают. Вот почему традиция помогает. Традиция – акушер, она с той стороны, она помогает тебе вылезти из утробы, потому что социальная утроба, как Горлум, 'мой драгоценный', никого не отпускает сама. Это тот самый пожирающий своих детей Сатурн, которого нарисовал перед смертью Гойя у себя дома на стене. Социальная утроба пожирает собственных детей, она не дает им родиться, она не способствует тому, чтобы они могли родиться. И нужна помощь с той стороны, которую мы называем традицией, истиной, учением, помощь в том, чтобы найти родовые каналы, как-то туда вылезти, захотеть этого. А чтобы захотеть этого, надо сказать себе: 'Я здесь, вот, здесь, где я мучаюсь, страдаю и в то же время все замечательно, прекрасно, трава, листья, я здесь, потому что я не знаю'. Если бы я знал, то я был бы в себе самом. И потом бы вернулся к этому. Никто не мешает нам любить свою мать, кроме социума, иногда. Никто не помешает нам любить социум, который нас породил, когда мы родимся. Потому что вот она мама, такая-сякая разэтакая, но она мама, и это все перекрывает, все ее недостатки. Это когда мы выросли, когда мы взрослые, а пока мы дети, пока мы растем, мы кричим: 'Дай титьку!' – и все. Мамка теплая, молоко сладкое, сосешь, сосешь – рай. И поэтому мне кажется, что там, где вас зовут родиться, где вам говорят о вашем незнании, где говорят о том, что это долгий и сложный путь – родиться, найти себя, там, скорее всего, действительная традиция, потому что когда детям рассказывают сказки и говорят: 'Все, ребята, по тысяче долларов, и мы просветлеем', то из этого, как вы понимаете, можно сделать пищу для своего роста, но нужно очень хорошо осознавать, что с тобой собираются делать. Мирзабай, когда был в Литве, сказал: 'Вы живете в раю'. Что это означает по-суфийски? То, что вы живете в таком месте, где все есть для того, чтобы уснуть, для того, чтобы никогда не захотеть ничего больше, не рождаться, потому что здесь действительно потрясающее место, во всяких разных смыслах. И действительно рай. А Советский Союз был, вообще, суперрай. И нужно отделить понятия. Не надо это хулить. Дело не в том, что социум плохо устроен или хорошо, что где-то там в Гималаях лучше, а в Америке лучше кушают. Вот Аркадий там двадцать лет прожил, он знает точно. Везде одинаково. Я видел такие семьи, где родители держали около себя детей в инфантильном состоянии до тридцати лет, до сорока лет, только потому, что боялись остаться одни: 'Как же оно уйдет, это ж мое, это мое дитя'. Так и социум по отношению к человеку: 'Уйдет, уйдет же, станет взрослым'. А станет взрослым, так это же будет другое существо, если он родится. И поэтому те, кто
