его нигде нет. Мы с вами занимаемся грубым приближением, аналогией. В этом измерении его нет. Мы создаем болванку, мы создаем чучело внутреннего человека. Мы говорим сейчас не о каком-то кристалле, мы говорим о трансформации. Вы помните, я вас предупреждал. Я с самого начала говорил, что я вас обманываю. И что вы сами себя какое-то время обманываете, убеждаете себя, что вот здесь у вас есть некий центр. Есть некий сердечный центр, в который вам надо переместиться из 'головы'. Но этот центр находится не здесь, хотя с этим местом – с сердцем – его связывает много традиций. Сейчас я формулирую задачу намного сложнее. Я говорю о переходе от роли, от привязанности к роли, от привязанности к мыслям, страхам и привычным состояниям в измерение, где роли, мысли и состояния оказываются облаками на небе. Я затронул вчера много тем. Естественно, во вчерашнем своем вводном слове я смог лишь очень фрагментарно говорить о том и о другом. Это все очень сложные вопросы. Я затронул тему смерти и тему страха. Смерть вызывает в нас не только страх, она вызывает в нас ужас своей бессмысленностью, своим издевательством. Человек строит-строит, зная точно, что то, что он построил, рухнет и превратится в труху. Вся жизнь человека – это карабканье, это альпинизм с точным знанием, что он умрет и что то, что он постиг и заработал, лишь в очень малой степени может быть передано сыну, брату, другу, ученику. Все твои знания, все умения, все достижения – все рассыплется, и это пугает. Утверждения некоторых религий о том, что после смерти душа отделяется от тела и живет новой жизнью, – кого-то эта надежда утешает и кому-то лучше верить, что так оно и происходит. Шопенгауэр считает, что умирает индивидуум, но не умирает род, что умирает сознание, но не умирает Воля. Гурджиев, которого я уже сегодня цитировал, вообще утверждал, что у человека нет души, душу надо себе создать. И тогда она, может быть, будет жить после смерти. Большинство людей не имеет интегральной личности, а представляет собой набор ролей, набор 'я'. Мы действительно помним, что мы были когда-то какими-то личностями, у нас были какие-то роли, которые растворились, и мы больше не играем эти роли. В детстве мы играли одни роли, в юности мы играли другие роли. Представим себе человека, который сидит в тюрьме, в камере. Этой тюрьмой является наша привязанность к нашим ролям, к нашим мыслям, к нашим страхам. Это то, что буддисты называют нашим
Я думаю, что на земном шаре есть очень немного мест, где сейчас собралось 40-50 человек, ставящих перед собой такие задачи. Такие вопросы в университетах трактуют теоретически, в церквях, синагогах и мечетях – догматически, в различных мистических группах – технологически, каждое из этих мест – университет, церковь, мистическая группа – уверены, что обладают последней истиной, знанием, технологией, мудростью, откровением.
Вот мы сидим здесь, мы знаем, что мы ничем не обладаем. Ни теориями, ни технологией, ни догмой. У нас есть третий пункт рекомендаций, в котором говорится: посмотри-ка честно на самого себя, тебе не нужно отчитываться ни перед кем. Насколько серьезно ты веришь, что это – серьезная задача, что это не очередная игра, не очередная роль, не очередной понт. Если даже вы говорите: я неуверен, но я хочу быть честным с собой и я хочу сконцентрироваться на этой задаче, странной для социума, непонятной для друзей, – это уже необычно. Это действительно странная задача для мира, в котором мы живем. У вас нет никаких преимуществ перед кем-либо. Преимущество у вас появится, когда вы скажете: да, вот в пятибалльной системе я могу оценить свою серьезность на 'три с плюсом', это даже не 'четыре с минусом', и это будет честностью перед самим собой. Вот обо всем этом я хочу, чтобы вы подумали.
Это первая наша беседа в Зарасае. У нас будут и другие беседы. Тема будет развиваться. Итак, перед каждым стоит абсолютно индивидуальная задача, и никто ни перед кем не отчитывается, и никто никому ничего не должен. Это разговор со своей совестью, со своим собственным подлинным 'я'. Будет очень хорошо, если муж и жена, два любящих друг друга человека, два приятеля в этой задаче перестанут на время быть сообщающимися сосудами и станут решать ее каждый сам за себя. Когда двое-трое начинают обсуждать эту проблему – происходит расфокусировка, уходит энергия. Кроме того, я хочу, чтобы во время наших встреч перед ужином мы читали один текст. Мы начнем читать его вслух в следующий раз. Это книга Рене Домаля. Она называется 'Гора Аналог'. Эту книгу мы будем читать здесь маленькими кусочками. За три недели мы ее прочтем. Люди, которые приедут позже, прочитают ее сами. Это приключенческая книга, написанная перед войной, книга не закончена, автор умер. Автор – француз, очень интересный человек. На самом деле это очень простая книга, написанная для десятилетних мальчишек, она очень легко, очень светло читается. На следующей встрече мы начнем ее чтение.
И большая просьба не вести никаких мистических разговоров ни с друзьями, ни со мной. А жить как люди, которые приехали отдохнуть. Отдыхайте сколько есть сил. Отдых – это форма духовной работы. Никто ни к кому никуда не лезет. Если не хотите, не участвуйте в вечерних встречах. Просьба быть очень серьезным в главном нашем деле, связанным у каждого с самим собой. Просьба не выдавать свою серьезность, а вести себя очень несерьезно, вести себя так, как вы ведете себя обычно. Когда будут приезжать новые люди, вы, старожилы, то есть люди, живущие здесь с самого начала, во время вечерних разговоров старайтесь уходить в тень и позволяйте говорить новым людям, чтобы мы могли с ними познакомиться и на их трудностях, на их вопросах, на их ситуациях лучше видеть свою собственную ситуацию. Если кому-то нужно поговорить со мной наедине, то вы просто мне скажите и мы просто с вами пойдем гулять. Пока я не вижу других формальных элементов, кроме наших встреч перед ужином и после ужина. Все остальное достаточно свободно. Завтрак в 9.30, обед в 14.00, ужин в 18.30, часов в десять вечера нам дадут кефир и булочку. Кормят здесь так, что я пообедал, а вот ужинать уже не хочу. На улице свежо, жары сумасшедшей нет. Большая личная просьба ко всем присутствующим найти в себе очень важную, очень интимную точку радости и нести эту радость внутри себя. У нас есть все основания, чтобы быть переполненными радостью. Прекрасные условия, прекрасная погода. Единственное, что запрещается в этом месте, – это назойливая оглушающая ритмическая музыка, барабан, рок, рэйв. Потому что это очень разрушительно для той работы, которую мы делаем. Если вы можете, постарайтесь избегать телевизора. Это все рекомендации. Строгий запрет только на музыку, которая обрушивается на человека, как тигр. Вот, собственно говоря, пока все.
Вторая беседа 15 июля
Катерина, которой нет сегодня, коснулась очень важного вопроса на нашей встрече после ужина. Она спросила, как совместить оперативный ум и ум созерцательный. И мы пробовали с разных сторон подойти к этому вопросу. Вопрос очень серьезный, если мы живем в мире среди людей, друг с другом, и с теми, кто дает нам работу, и с теми, кто нам помогает, и с теми, кто нам мешает, то есть в сложном клубке социальных отношений. Каким образом достигать и сохранять созерцательность? Если мы хотим заниматься только созерцанием, то мы должны уйти в место, в котором у нас никаких забот, обязанностей, переживаний, и заниматься чистым созерцанием. Но мы продолжаем жить в мире и вести себя как люди мира. Значит ли это, что нам надо отказаться от надежды освободиться от потока жизни, который никуда не
