Когда процессия миновала его, Хаким глубоко вздохнул.
У него не было никаких доказательств, что именно бунтовщики прислали ему записку: он только сделал предположение, которое вполне могло оказаться ложным. Записку могла отправить любая из этих рыбоглазых женщин с учеными змеями, удалявшихся сейчас со своим эскортом.
Хаким протер усталые слезящиеся глаза: последнее бесчестье, обрушившееся на несчастный Санктуарий, переполнило чашу его терпения. С каждым днем росли кучи булыжника, отмечая счет жертвам. Сироты уже превосходили числом детей, имеющих родителей; банды беспризорников, опасные, как жившие на деньги нисибиси отряды смерти, наводняли город ночами во время действия (везде, кроме Лабиринта, поддерживать порядок в котором было невозможно) установленного бейсибцами комендантского часа.
Когда-то Санктуарий в издевку называли задним проходом империи - но по крайней мере он был частью чего-то постижимого. Ранканская империя, живая и деятельная, была творением человеческих сил. Харка Бей же и ее колдуны установили в Санктуарий царство сверхъестественного ужаса, которое - и с этим соглашались жрецы и Илсига, и Рэнке - должно было пробудить вскоре гнев древних богов.
Илсигский жрец неистовыми проповедями (читаемыми тайком в развалинах старого города, расположенных на север от Санктуария) предупреждал, что, если население города не объединится и не изгонит почитателей Бей, боги скоро похоронят город в морской пучине.
Некоторые надеялись, что рано или поздно скажет свое слово Кадакитис, но ни один горожанин после захвата города не видел вблизи несчастного принца-губернатора; иногда в верхних окнах Дворца Правосудия появлялся человек, очень на него похожий, но шептались, что это всего лишь его двойник, а сам принц, только что не мертвый, томится под заклятьем бейсы Шупансеи.
И слухи эти были не так уж далеки от правды, только Кадакитис был зачарован любовью, а не волшебством.
Дела теперь обстояли даже хуже, чем тогда, когда с севера пришли ведьмы-нисибиси, проповедующие великое восстание, - настолько хуже, что, предстань сейчас самая зловещая из них - Роксана, Царица Смерти - перед Хакимом, требуя его душу в уплату за возможность рассказать про свободу Санктуария, он с радостью согласился бы.
Все обстояло настолько печально, что Хакиму хотелось заплакать.
Когда он вытер глаза и оторвал старые морщинистые руки от лица, оказалось, что перед ним стоит женщина.
Испуганно вздрогнув, Хаким сжался: неужели это она - ведьма? Зловещая Роксана, вернувшаяся с идущей на севере войны?
Роксана, уничтожившая почти всех пасынков и обратившая уцелевших, побежденных ею, в рабов? Неужели он только что заключил договор с ведьмой? Всего лишь одной мыслью, случайной необдуманной мыслью? Ну нельзя же вот так запросто, мимоходом отдать душу...
Женщина была высокая, широкоплечая, с твердым подбородком и ясными узкими глазами; у нее были черные волосы, словно у колдуньи, и неброская одежда, сшитая так, чтобы не затруднять движений: свободная туника, обычные для илсига леггинсы, немного расширяющиеся от коленей и заправленные в высокие сапожки на шнуровке.
- Ведь ты Хаким, не так ли? Я Кама. Пройдемся?
- Пройдемся? Я.., жду одного человека - моего ученика, - неубедительно соврал он. Может, эта женщина состоит на службе Бей? Хотя Хаким не видел, чтобы бейсибки прикрывали грудь и носили штаны. Неужели его арестуют? То-то будет история - 'В бейсибской комнате допросов' - если только он останется жив, чтобы рассказать ее...
- Прогуляемся, - голос женщины прозвучал утробно. - Так будет безопаснее для нас обоих. А этот кто-то, кого ты ждешь, думаю, я.
Она улыбнулась, и в ее глазах появилось что-то знакомое, точно из них глянул старый приятель. Женщина протянула Хакиму руку, предлагая помочь подняться на ноги. В этом году женщины в Санктуарии что-то совсем отбились от рук.
Отмахнувшись от помощи, Хаким с трудом встал. Он надеялся, что женщина не заметит его немощи.
Она продолжила:
- ..Твой ученик? Мысль не так уж плоха. Думаю, я сойду за него, учитывая, что на последнем Мужском фестивале завоевала первый приз. А ты как думаешь?
- Первый приз? На Мужском фестивале? - тупо повторил Хаким. - Как, ты сказала, тебя зовут?
Мужской фестиваль проводился раз в четыре года далеко на севере. Это был рыцарский праздник, наполненный военными игрищами и спортивными соревнованиями, а кроме этого, устраивалось состязание для летописцев и бардов, повествующих о героических деяниях, победить в котором мечтал каждый рассказчик. Но даже просто для того, чтобы быть зрителем на этом фестивале, необходимо было иметь поддержку суверена, сильного войсками, могущественного землевладельца. Кем была эта женщина? Она ему говорила что-то, но он был подавлен и задумчив.
Нет, надо взглянуть правде в глаза: он просто становится старым и уже забыл, что она сказала.
- Я могу доверять тебе, старик? Или я в безопасности потому, что ты уже забыл все, что я сказала тебе? - угадала девушка его мысли.
Ее губы сжались в вызывающую усмешку, которая опять кого-то напомнила Хакиму. Но кого?
Рассказчик осторожно проговорил:
- Можешь доверять мне, Канди.
Вроде так она назвала себя - во всяком случае, похоже.
Женщина посмотрела на свои обутые в сапожки ноги, месившие осеннюю грязь, и, подняв голову, взглянула прямо в глаза Хакима:
- Я Кама, из Третьего ранканского отряда коммандос. Если твое сердце с твоим народом, ты сведешь меня с восставшими.
Иначе, - она пожала плечами, - среди этих дилетантов будет немало смертей, а революция получится мертворожденной.
- Что? О чем ты говоришь? Восстание? Я не знаю никаких повстанцев...
- Чудненько. Мне нравится твоя выдержка, старик. Ты - уши города, а некоторые говорят, и уста. Передай всем тем, кого ты не знаешь, что сегодня вечером я буду в оружейной лавке старьевщика Марка за час до начала комендантского часа; нам нужно позаботиться о том, чтобы не возникло никаких маленьких недоразумений, подобных тому, что произошло на улице Красных Фонарей два дня назад. Если мы собираемся вытрясти бейсибцев из их шаровар, нам потребуются все люди, какие только у нас есть.
У Хакима возникло ощущение, что эта Кама из Третьего ранканского отряда коммандос определенно забыла, что она - женщина.
- Я ничего не могу обещать, - уклончиво ответил он. - В конце концов, у меня есть только твое слово, и...
- Просто сделай то, о чем я тебя попросила, старик, оставь разговоры тем, кто будет слушать. И если не побоишься, приходи в лавку сегодня вечером, чтобы выслушать рассказы. Ведь ради того, чтобы повторять их, ты будешь готов умереть. А если не придешь, я расскажу всем, кого встречу, что я твой ученик, так что постарайся запомнить мое имя.
Ускорив шаг, женщина быстро скрылась из виду.
Сказитель проследил за ней взглядом и остановился, собираясь с мыслями. Вокруг было слишком много бейсибцев. Если он хочет иметь рассказ, ради которого стоит умереть, надо будет заглянуть к Марку.
Хаким вовсе не был уверен, поступит ли он так, а если поступит, убережет ли это его от возможности оказаться вовлеченным в эти дела. Но она - Кама - определенно знала это. На рассказчика слишком большое впечатление произвели ее слова о Мужском фестивале и вообще все ее поведение.
Спустя несколько минут, направляясь, сам того не замечая, к Лабиринту, в 'Распутный Единорог' за первым из многочисленных стаканчиков, Хаким решил пойти к Марку: Третий отряд пользовался очень дурной репутацией, но с тех пор как настоящие пасынки покинули город вместе с влившимися в их ряды лучшими из местных жителей, чтобы принять участие в войне колдунов на севере, в этой части империи не осталось сколько-нибудь действительно боеспособных сил. Будь здесь Третий отряд коммандос, империя не отдала бы Санктуарий, и сопротивление бы оказалось возможным.
