Галушкиным. Партизаны несут важные документы о противнике и тяжело раненного бойца. Командование приказало организовать круглосуточное наблюдение и оказать помощь партизанам.
Получив приказ, командир роты лейтенант Иваненко и политрук Гришин уже пятый день ждали партизан. Они надеялись, что именно на их 'гнилой участок', как Иваненко именовал в донесениях занимаемый его ротой рубеж, придут партизаны.
Иваненко рассуждал так: партизаны не полезут на окопы противника, а будут искать место, где нет сплошной линии обороны и где самим немцам трудно разобраться в обстановке.
...Командир роты с политруком сидели в блиндаже перед разостланной на нарах картой. Слабый свет коптилки бросал бесформенные тени на стены, обшитые тесом, на бревенчатый потолок, с которого срывались редкие капли и звонко шлепались на нары. В приоткрытую дверь блиндажа струился июньский рассвет. Вдруг длинно зазуммерил телефон. Ротный схватил трубку.
- Слушаю! Да, да! Я - Голубь, товарищ Орлик. Что? Есть, товарищ Орлик, будет исполнено! - Иваненко положил трубку на рычаг аппарата, посмотрел на политрука.
- Разведка передала, что на той стороне видела группу оборванных вооруженных людей. Они прошли мимо секрета. Неизвестные несут какой-то длинный сверток.
- Связной!
- Я здесь, товарищ командир роты!
- Панкратов, передай командирам взводов, чтобы боевые группы немедленно были выдвинуты на передовые сектора.
- Есть, товарищ командир!
Связной вскинул руку к пилотке, повернулся и быстро вышел из блиндажа.
Редкий туман уменьшал видимость, но можно было разглядеть, как, прыгая с кочки на кочку, перебегая от куста к кусту, по болоту осторожно пробирались красноармейцы. Иваненко одобрительно заметил:
- Смотри, политрук, хлопцы уже пошли. Молодцы!
- Идут, будто по твердому грунту.
- Еще бы! Сколько дней на брюхе по нему ползали. Каждую кочку своими руками ощупали, знают теперь, куда ногу ставить.
За болотом заработал пулемет. Он стрелял короткими торопливыми очередями. Грянуло почти одновременно три взрыва. Пулемет замолчал.
- Слышишь? Наши противотанковые рванули, - сказал комроты и побежал к передней линии окопов.
Политрук последовал за ним. Скрытые огневые точки врага лихорадочно плевали огнем. Над болотом взвилась красная ракета. Разорвавшись вверху, она рассыпалась сотнями звездочек. Сквозь туман политрук увидел, как из леса появились люди с носилками. Затем трое метнулись обратно к лесу и скрылись за деревьями. Остальные бросились на землю и поползли к нашим окопам.
- Перевести огонь противника на себя! - скомандовал комроты. Политрук, остаешься здесь. - Иваненко отбросил плащ-палатку, вскочив на бруствер, взмахнул автоматом и крикнул: - За мной! Впере-е-е-од!
Увязая в грязи, через болото пробирались три человека. Они тащили носилки. Когда до наших окопов осталось метров сорок-пятьдесят, двое повернули обратно. Третий встал на ноги, поднял с волокуши сверток и, держа его перед собой, как ребенка, пошел дальше, пошатываясь.
- Э-эй, парень! Давай бегом! - кричали из окопов красноармейцы.
Человек вскинул на плечо большущий сверток и побежал зигзагами, стараясь попадать ногами на твердые кочки. Пули булькали в жидкой грязи совсем рядом, но он бежал, не останавливаясь. Проваливался, падал, поднимался и снова бежал.
Политрук приказал бойцам усилить огонь, а сам выскочил из окопа навстречу бегущему. Тот, сделав, видимо, последнее усилие, перевалился через ров и упал к ногам политрука. Теперь он лежал неподвижно рядом со свертком. Это был рослый, рыжебородый и рыжеголовый человек в драной одежде, с измученным черным лицом. В свертке из плащ-палатки без сознания лежал обвязанный и обернутый плащ-палаткой бледный молодой парень. Тоже с бородой, только светлой и вьющейся. Рыжий скоро очнулся, вскочил, безумно посмотрел вокруг и рванулся к раненому.
- Николай! Коля! Очнись!
Раненый слабо застонал, не открывая глаз. Последний переход окончательно измотал его. Андреев (а это был не кто другой, как он) развернул плащ-палатку. Николай обеими руками сжимал гранату.
- Да возьмите ж у него гранату! - крикнул кто-то.
Андреев осторожно положил руку на гранату, потянул ее к себе... Но Николай дернулся, застонал и сделал движение, словно хотел вырвать из гранаты кольцо.
- Да он же взорвется!
Но Андреев перехватил руку Николая.
- Коля! Мы уже дома!
Николай на секунду открыл глаза. Андреев осторожно вынул из его рук гранату, взял бумаги, спрятал их за пазуху.
А над Николаем уже склонился врач.
Когда Андреев увидел врача, тут же попросил:
- Товарищи, дайте мне патронов! Дисков! Я должен вернуться к ребятам, помочь им!
Политрук похлопал его по плечу:
- Там теперь и без тебя справятся.
Рота Иваненко вклинилась в расположение противника и вела бой. Под прикрытием минометного огня через болото поодиночке переползали омсбоновцы. Галушкин был ранен в голову. Маркина мотало как пьяного - его сильно тряхнуло взрывной волной. Но все это было уже не страшно. Главное - были живы и у своих.
Через час накормленные и немного отдохнувшие омсбоновцы собирались в путь. В часть позвонили и приказали немедленно доставить их вместе с раненым в полевой госпиталь.
Проводы были теплыми. Иваненко подходил к каждому из партизан, дружески хлопал по плечу, жал руку.
- Ну, и лихие ж вы хлопцы!. Не кубанцы, часом?
- Нет, мы москвичи.
- О-о, цэ гарно! Москвичи та кубанцы, як кажуть, цэ ж самая храбрая нация на свити! Эй-бо, не брешу! Партизаны смеялись:
- Ну и ловок ваш комроты!
- Что вояка тебе, что шутник!
Откуда-то донесся длинный автомобильный сигнал.
- Вот, уже прибиг! - незло выругался Иваненко. - Ну, хлопцы, время!
Галушкин подошел к Иваненко. Оба крепкие, рослые, они обнялись, похлопали друг друга по плечам, по черным от болотной грязи спинам.
Прощание
Не верилось, что они уже на Большой земле и едут на дребезжавшей полуторке в тыл своих войск. Ощущение было странным. Не надо было прятаться в лесной чащобе, отсиживаться в кустах, зорко оглядываться по сторонам, хвататься за оружие при каждом громком треске, при каждом шорохе... Не меньше двухсот километров прошагали. Напрямик, по карте, конечно, меньше, но разве партизаны по прямой ходят?
'Видно, я все же счастливый, - думал Галушкин. - Сколько пройти с носилками по тылам врага и ни одного человека не потерять!'
Галушкин жадно смотрел вперед. Вокруг дороги толпился лес: сосны раскинули над дорогой огромные ветви, молодая поросль мельтешила вокруг старых деревьев. Многоцветное разнотравье, которое пора было косить, пестрым ковром покрывало поляны и перелески.
Такая же красота была и там, в тылу, но казалось, что увидел Борис все это впервые.
- Лаврентьич, - толкнул его в бок Маркин. - Ну как?
Глаза у Маркина были красные, провалившиеся и все равно лукаво блестели.
- Ох, здорово, Пашка!
- Точно, Боря, здорово!.. Споем?
Галушкин засмеялся.
- Не могу, Паш, голоса нет. Да и башка поцарапанная гудит.
Николай то ли спал на носилках, то ли впал в бессознательность. Глаза закрыты. Но вид был все равно другой: чистое лицо, смазанные йодом ссадины, чуть порозовевшие от еды щеки...
Минут через тридцать показался брезентовый городок. Палатки прифронтового госпиталя прятались под сенью огромных деревьев. Полуторка бойко засигналила и остановилась у квадратной палатки с большими целлулоидными окнами.
Партизаны спрыгнули на землю. Над рощей вились дымки походных кухонь, вкусно пахло едой. На веревках, растянутых между деревьями, белели рубахи, кальсоны, под свежим ветерком пузырились простыни - городок жил своей хлопотливой жизнью.
Жители этого городка, раненые и персонал, уже знали, какой долгий путь совершили омсбоновцы по тылам противника. Партизан встретили как давних знакомых. Николая сразу унесли в отдельную палатку. Остальным отвели просторные апартаменты с широкими нарами из свежих досок.
Утром ребята отправились навестить Николая.
Побритый, причесанный, вымытый, он лежал в чистой постели. Чувствовал Николай себя явно лучше, чем вчера. Увидев ребят, он даже слабо улыбнулся.
Борис присел на край койки. Ребята разместились кто на чем.
- Ну, Коля, как самочувствие? - спросил Галушкин, беря его за руку.
Николай нахмурился, увидев бинт на голове Галушкина.
- Как рана?
- С таким ранением, Коля, можно и на ринг выходить. Ерунда. Через день-два сниму. А вот как у тебя дела?
- Ничего, Лаврентьич. Чувствую себя лучше. Только устал после операции. Долго врачи мучили.
- Да ну? Уже? - удивился Правдин.
- Ага, ночью.
Ребята заулыбались.
Николай нахмурился, облизал обветренные губы. Протянул руку к тумбочке. Борис опередил его и подал ему жестяную кружку с водой.
- Чего ты, Коля?
Николай глубоко вздохнул.
- Боюсь я, Лаврентьич, что мне у вас уже не придется побывать... Инвалидов в армию не возвращают.
- Не отчаивайся, Коля, тебя тут так отремонтируют, что и следов не останется, - старался успокоить его Галушкин.
В палату вошла дежурная сестра.
- Товарищ младший лейтенант, вас просит к себе начальник госпиталя.
Галушкин встал.
- Борис... Лаврентьич, - губы Николая дрожали. - Лаврентьич, передай всем товарищам, всему отряду от меня... я вас никогда не забуду... до последних дней...
Галушкин обнял и поцеловал раненого.
- Будь здоров, Коля, поправляйся.
- Прощайте, ребята...
