- Благодари богов, о Перикл, - вскричал Диопит, - что они дали нам в руки этого человека! Благодари богов, что на этот раз они хотят довольствоваться его кровью, так как, если бы они стали требовать от нас настоящего виновного, самого виновного из всего афинского народа, знаешь ли ты кого схватили бы мы и должны были бы предать пламени? Как некогда прорицатель Терезий хвастливого Эдипа, так должны были бы мы схватить тебя, Алкмеонид, так как ты - преступник, ты - виновник божественного гнева, старое проклятие тяготеет над твоим родом. Через тебя и через твоих друзей и товарищей, Афины сделались безбожными, через тебя вспыхнула у нас война. И самый ужасный божественный бич, чума, может быть вполне умилостивлена только твоей кровью.
- Если это так, как ты говоришь, - спокойно возразил Перикл, - то отпустите этого человека и принесите в жертву того, кого вы считаете наиболее виновным.
С этими словами он освободил из рук Памфила приговоренного к смерти.
С довольной гримасой выпустил последний свою прежнюю жертву и, не колеблясь, наложил руку на ненавистного предававшегося ему в руки стратега.
- Чего вы колеблетесь? - продолжал Перикл, обращаясь к смущенным афинянам. - Или вы думаете, что я предложил вам себя, только ожидая от вас пощады? Поверьте, афиняне, мне все равно пощадите вы меня или предадите смерти. Я думал вести Афины к счастью, к славе, к блеску, к свету истины и свободе, а теперь вижу, что какие-то тайные силы снова влекут нас обратно к мраку и суеверию. Не только снаружи Элладу окружают несчастья, но и внутри нас самих мрачные силы одерживают победу над светлыми. Я благодарю богов, что не переживу блеска и славы моей родины - убейте меня!
Молча и неподвижно продолжали стоять афиняне. Памфил начал терять терпение. Тогда вышел из толпы один человек и сделал вид, что хочет идти прочь, говоря:
- Если вы хотите убить Перикла, то делайте это без меня - я не хочу этого видеть. Во Фракии, когда я был тяжело ранен и когда все остальные, побежденные перевесом нападающих, хотели оставить меня во власти врагов, он на собственных руках вынес меня.
- И я тоже ухожу! - вскричал другой. - Он помиловал меня в самосской войне, когда все другие враждебные мне стратеги за ничтожный проступок приговорили меня к смерти.
- Я также не хочу иметь ничего общего с этим делом, - сказал третий, - Перикл также помог мне, когда я не мог найти справедливости во всех Афинах.
- И мне! И мне тоже! - раздалось из толпы.
- Добровольно Перикл не сделал зла ни одному из афинян! - раздалось со всех сторон, тогда как Памфил крепко держал свою жертву, которая угрожала ускользнуть из его рук.
- Оставь Перикла, Памфил! - раздались сначала отдельные голоса.
Затем к ним присоединялось все больше и больше и, наконец, стал слышен один общий крик:
- Оставь Перикла, Памфил!
Этому человеку, даже в свои худшие минуты, афиняне не могли сделать зла.
- Ты еще раз победил! - вскричал Диопит, освобождая Перикла. - Но это было, может быть, последнее твое торжество. Я на твою голову обрушу вину, если боги не умилостивятся и будут продолжать преследовать нас своим бичом.
Вскоре после этого события, оба сына Перикла, Паралос и Ксантипп, пали жертвой чумы. Жрец Эрехтея с удовольствием указывал на это видимое божественное проклятие, наконец пресекшее род Алкмеонидов.
Сила чумы снова увеличилась. Диопит и его приверженцы постоянно указывали на выпущенную искупительную жертву и на Перикла. Афиняне были возбуждены более, чем когда-нибудь. Великий человек, после стольких несчастий, разразившихся над его головой, потрясенный смертью сыновей, с мрачным равнодушием предоставил дела их течению. Для врагов наступила минута действовать.
Предложение лишить Перикла должности стратега и всех других должностей по управлению, возложенных на него афинянами, было принято в народном собрании. После десятков лет славного правления, Перикл-Олимпиец должен был снова сделаться простым афинским гражданином. Неужели же Диопит должен был окончательно победить?
Выступайте вперед мужи, бравшие на себя предводительство народом, Клеон, Лизикл, Памфил, советники и ораторы на Пниксе! Становитесь во главе войска и флота! Берите в руки бразды правления, вырванные вами из рук властолюбивого Перикла!
И действительно, на Агоре ораторствовал Памфил, среди громадной толпы народа, восхваляя своего друга, Клеона, его мужество, его способности и предлагал отдать в его руки бразды правления.
После долгих и горячих споров, из толпы вдруг вышел человек, бедно одетый, со странным, полудиким видом и начал с жаром говорить народу.
- Сограждане! - кричал он. - Мы сменили Перикла - мы, афинские граждане! И это было хорошо. Хорошо, так как доказали, что у нас в Афинах еще есть народное правление - и в этом отношении, повторяю я, это хорошо, в остальных же смешно и странно. Это значит, в некотором роде, обрубить себе ногу в ту минуту, когда нужно принимать участие в беге на олимпийских играх...
- Негодяй! - перебил его человек из подонков общества. - Замолчишь ли ты?
- Нет, не замолчу, - возразил первый. - Я афинский гражданин, так же, как и всякий другой, и не боюсь никого. Я торговец из Галимоса, некогда торговал лентами и знал лучшие дни. Но с тех пор, как у меня умерли от чумы жена и дети и я сам только с трудом вырвался из кучи трупов, я бросил все и занялся в городе переноской трупов. Я помогаю переносить умерших от чумы из домов на костры.
При этих словах все с ужасом попятились, боясь прикосновения к зараженному.
Бывший торговец лентами из Галимоса, не обратил на это никакого внимания и продолжал:
- Я считаю себя человеком опытным в политических делах. Пятнадцать лет тому назад, я был на Пниксе в числе тех, которые решили постройку Парфенона, которые дали согласие на плату жалованья судьям и на устройство театральных представлений. Я всегда исполнял свой гражданский долг, всегда заботился о благоденствии страны и теперь говорю вам, что пелопонесцы - не овцы и не бараны, которых мог остричь торговец кожами Клеон. Если оба сына Перикла умерли от чумы, то несчастного, бездетного отца следует пожалеть, а не преследовать за это, как за преступление.
- Довольно о Перикле, - перебил торговца лентами, раздосадованный Памфил, - мы не хотим больше слышать о Перикле - он никуда не годится. Говорят, он болен, нам не нужен больной человек?
- Берегись, Памфил! - вскричал торговец. - Ты знаешь пословицу: 'самое лучшее лекарство для льва - растерзать обезьяну'.
- Как ты смеешь говорить мне это! - вскричал Памфил, поднимая кулак, чтобы ударить своего противника.
- Подойди-ка поближе, - крикнул продавец из Галимоса, - я вырву у тебя язык из глотки.
При этих словах Памфил испуганно ускользнул от прикосновений зараженного.
- Назад! - крикнул он. - Назад! Не осмеливайся прикасаться своей зачумленной рукой к телу афинского гражданина. Назад, злодей! Назад, презреннейший из людей!
- Отчего же? - со злобной гримасой вскричал торговец из Галимоса. Тебе, может быть, придется перенести мое прикосновение. Я надеюсь зацепить крюком еще не одну дюжину таких молодцов, как ты. Что же касается остального, то мы хорошо сделали, что сменили Перикла, чтобы он видел, что мы можем его сменить, когда захотим. Но после того, как мы ему это показали, самое лучшее, что мы можем сделать, это снова его избрать, снова доверить ему флот, так как мы не можем обойтись без него. Повторяю вам, у нас нет никого подобного ему, и еще не всякий тот герой, у кого звонкая глотка.
Как ни был дик вид торговца из Галимоса, но его слова подавляли своей логикой. Действительно, кто только мог в Афинах желать войны, тот должен был желать Перикла.
Потидайя, наконец, пала и надежды снова возродились. Настроение впечатлительных афинян быстро изменилось. На следующий день они устремились на Пникс, где Периклу были возвращены все должности и почести.
Они думали, что он все еще прежний Перикл, но они ошибались.
Софокл первый принес своему другу известие о новом решении народа.
- Афиняне все возвратили тебе обратно, - сказал поэт, поздравляя Перикла.
- Все, - с горькой улыбкой повторил Перикл, - все... кроме веры в них, в счастье Афин и в меня самого. Да, Диопит торжествует, - продолжал он, - хотя, по-видимому, он снова поражен. В действительности же
