- Да, я это знаю, - сказал Фидий, в свою очередь саркастически улыбаясь, - я знаю, что ты покровитель всего прекрасного. Один взгляд прекрасной Хризиппы...
- Не одно это, - поспешно перебил Перикл и продолжал более серьезным тоном, - поверь мне, друг, что когда общественные заботы подавляют меня, а вместе с ними и собственные, когда меня раздражают противоречия и всевозможные препятствия, когда, огорченный, я возвращаюсь из собрания афинян и задумчиво иду по улице, часто встречающееся мне красивое здание или прекрасная статуя в состоянии успокоить меня до такой степени, что я забываю даже, что был огорчен!
В это время друзья прошли городские ворота. Тут улицы были уже, дома менее красивы, чем в Пирее. Но это были настоящие Афины, это была священная земля.
Подойдя к своему дому, Фидий сказал, обращаясь к Периклу и Кефалу:
- Если вы имеете желание и время зайти ко мне ненадолго, то может быть вашим приговором удастся разрешить в моей мастерской один спор.
- Ты возбуждаешь во мне любопытство, - сказал Перикл.
- Вы, вероятно, помните, - продолжал Фидий, - кусок мрамора, привезенный Персами из-за моря, чтобы после победы сделать из него памятник в честь победы Персов над Элладой, и который, когда варвары были побиты и бежали, остался у нас в руках на поле Марафонской битвы. После многих странствований красивый камень попал ко мне в мастерскую, и, как тебе известно, Перикл, афиняне заказали сделать из него изображение богини Киприды, чтобы украсить им городской сад. Самым достойным из моих учеников я считаю Агоракрита из Фароса. Я дал ему возможность приобрести славу исполнением подобного произведения и предоставил ему кусок мрамора, из которого он сделал прекрасное произведение искусства. Но другой из моих учеников, честолюбивый Алкаменес, завидуя будущей славе Агоракрита, решился также, соревнуясь с Агоракритом, которого называет моим любимцем, сделать изображение той же самой богини. Теперь статуи окончены, и сегодня у меня в доме собирается много любящих искусство людей. Если вы хотите присоединиться к ним, то это будет большим поощрением для обоих. Зайдите и посмотрите, как различно воплотились фантазии двух юношей в изображении богини.
Перикл и Кефал, не раздумывая, вошли в дом Фидия. Они застали тут уже довольно большое собрание любителей искусства, в числе их были: милезиец Гипподам, Антифон, оратор Эфиалтес, затем строитель Калликрат, Иктинос и многие другие.
Когда новоприбывшие поздоровались с гостями, Фидий повел их в мастерскую. Там, на одном пьедестале возвышались рядом две закрытые мраморные фигуры. По знаку Фидия, невольник снял покрывало, и два произведения искусства представились взорам собравшихся, которые долго, не говоря ни слова, глядели на две статуи. На лицах выражалось странное недоумение, по всей вероятности, причиной этого было заметное различие произведений.
Одно из них представляло женскую фигуру замечательной красоты и благородства. Она была в платье, которое крупными складками спускалось до земли, только одна грудь была оставлена открытой. Фигура имела строгий и твердый вид, ничего мягкого в чертах лица, ничего слишком роскошного в сложении, и между тем она была прекрасна. Это была резкая, суровая, но вместе с тем юношеская красота - это была Афродита, без цветов, которыми украсили ее позднее оры, хариты и лесные нимфы. Она еще не была окружена благоуханием, она еще не улыбалась.
До тех пор, пока ценители глядели только на одно это изображение, оно казалось безупречным. В душе эллинов до тех пор не было еще образа окруженной грезами и богами любви Киприды. Образ, стоявший перед ними, был идеалом, наследованным ими от отцов. Но как только ценители искусства отводили взор от этого произведения к изображению Алкаменеса, их охватывало какое-то беспокойство. Когда они снова обращались к первой статуе, она уже казалась им менее понятной. Они как-будто теряли способность к верной оценке.
То, что представлялось взорам знатоков в произведении Алкаменеса, было нечто новое, и они еще не могли сказать, нравится ли им это новое. Они еще не знали, имеет ли оно право нравится, несомненно было только то, что первое произведение, рядом с этим, нравилось им менее. И чем чаще взгляд переходил с произведения Алкаменеса на произведение Агоракрита, тем дольше останавливался он на первом. Что-то приковывало к нему взгляд, какое-то тайное очарование, что-то свежее и живое, до сих пор еще не выходившее из-под резца греков.
Никто из всех присутствующих не глядел более внимательно на произведение Алкаменеса, чем Перикл.
- Эта статуя, - сказал он наконец, - почти напоминает мне произведение Пигмалиона, она также будто готова ожить.
- Да, - вскричал Кефал, - произведение Агоракрита вдохновлено духом Фидия, тогда как в создании Алкаменеса, мне кажется, есть искра из постороннего очага, искра, придающая ему странную жизнь.
- Послушай, Алкаменес, - вскричал Перикл, - скажи нам, какой новый дух вселился в тебя, так как до сих пор твои произведения, по своему характеру, почти не отличались от произведений Агоракрита, или, быть может, ты видел богиню во сне? Твоя статуя привела меня в такой восторг, какого во мне не вызывал еще ни один кусок мрамора.
Алкаменес улыбнулся, но Фидий, как будто пораженный неожиданной мыслью, пристально глядел на произведение Алкаменеса, как бы разбирая мысленно каждую черту, каждую округлость форм.
- Не во сне, - сказал он наконец, - мне кажется, что это произведение слишком напоминает действительность, чтобы быть изображением богини. Чем более я смотрю на эту стройную фигуру, на эту сильно развитую и в то же время безукоризненную грудь, на тонкость этих пальцев, тем больше убеждаюсь, что эта статуя напоминает мне одну женщину, которую мы в последнее время раза два видели в этом доме...
- Это если не лицо, то во всяком случае фигура милезианки! - вскричал один из учеников Фидия, подходя ближе.
И все остальные, подходя один за другим и приглядываясь, восклицали:
- Нет сомнения, это милезианка!
- Кто эта милезианка? - поспешно спросил Перикл.
- Кто она? - улыбаясь сказал Фидий. - Ты уже раз видел ее мимоходом, блеск ее красоты на мгновение ослепил тебя. Что касается остального, ты спроси Алкаменеса.
- Кто она?.. - повторил тогда Алкаменес, - она солнечный луч, капля росы, прелестная женщина, роза, освежающий зефир... Кто станет спрашивать солнечный луч об имени и происхождении!.. Может быть Гиппоникос может сказать о ней что-нибудь, так как она гостит у него в доме.
- Один раз, вместе с Гиппоникосом, она была в этой мастерской, сказал Фидий.
- С какой целью? - спросил Перикл.
- Чтобы сказать такие речи, каких я еще никогда не слышал из женских уст.
- Итак, она живет у Гиппоникоса как гостья? - спросил Перикл.
- Да, в маленьком домике, принадлежащем ему, - сказал Фидий, помещающемся между его домом и моим. С некоторого времени, ученик, которого мы с тобой встретили в задумчивости на улице, сделался еще задумчивее. Что касается Алкаменеса, то он принадлежит к числу тех, которых я наиболее часто встречаю на крыше дома, с которой можно заглянуть в перистиль соседнего, и куда мои ученики поминутно ходят под всевозможными предлогами, в действительности же для того, чтобы послушать игру на лире милезианки.
- Итак, наш Алкаменес, - сказал Перикл, - подсмотрел те прелести этой очаровательницы, которыми мы восхищаемся здесь, в этом мраморе?
- Как это случилось, я не могу сказать, - возразил Фидий. - Очень может быть, что ему помог наш Задумчивый, так как я несколько раз видел его разговаривающим с прекрасной милезианкой. Может быть, он договорился с Алкаменесом о тайном свидании с ней и предполагает, что может научиться от прелестных женщин большему, чем от учителей искусства.
- То, что вы здесь видите, - вскричал Алкаменес, вспыхнув от насмешливых слов Фидия, - есть произведение моих рук. Порицание, которого оно не заслуживает, я беру на себя, но не хочу также делить ни с кем тех похвал, которых оно заслуживает!
- Ну, нет! - мрачно вскричал Агоракрит, - ты должен разделить их с милезианкой, она тайно прокрадывалась к тебе!..
