сомнения, что Фидий хотел здесь представить мысль, хотя мы можем называть ее, как вам угодно, и говорить, что это голова богини Афины Паллады.
Серьезный Фидий слегка улыбнулся, что же касается Алкаменеса, то он ударил Сократа по плечу, восхищаясь его речью.
- Если Фидий, как ты утверждаешь, Сократ, представил могущество мысли, - сказала Аспазия, - то, творя свое произведение, он едва ли думал об этом...
- Так бывает по большей части со всеми художниками, - отвечал Сократ.
- Но, по всей вероятности, с тобой этого не случается! - вскричал Алкаменес, с лукавой улыбкой.
- Нет, - отвечал Сократ. - Но отчего ты смеешься надо мной! Думать лучше, чем не думать. Боги открывают тайны своим любимцам во сне - мы же, простые смертные, должны стараться помогать самим себе наяву. Ты, без сомнения, удивлялась, Аспазия, что я так часто спрашивал тебя, что такое любовь, а между тем я не мог поступать иначе. Так же как Фидий изобразил здесь в образе богини Паллады победоносный свет мысли, так я могу воплотить любовь в образе Эрота. Вы, конечно, не станете утверждать, что Эрот - бог достойный презрения. Мудрецы называют его самым старейшим и первым из богов и, если любовь, как кажется, есть стремление и потребность, то я могу с полным основанием сказать, что этот бог также и мой. Но для того, чтобы ознакомиться с ним, я, как вам известно, много спрашивал всех.
- Это правда! - смеясь вскричал Алкаменес. - Тебя чаще можно было видеть в Агоре и во всех общественных местах, чем здесь, в мастерской Фидия. Этот человек кажется одержимым. То целые полдня он, как сумасшедший, колотит свой кусок мрамора, затем вдруг опускает свой инструмент и по целым часам задумчиво глядит перед собой, потом вдруг вскакивает и убегает, не возвращаясь. Итак, ты хочешь изобразить Эрота? Скажи же нам - когда? Ты знаешь ведь, что Фидий называет тебя самым небрежным из всех учеников?
- Я это знаю, - отвечал Сократ, - но не забывай, что и ты сам бросаешь часто свой резец с предлогом или без предлога, также как и я, вслед за любовью, так, по крайней мере, говорят, хотя может быть не для того, чтобы спрашивать о ней.
- Ты прав, - сказал Алкаменес, - я не спрашиваю, что такое любовь, но почему ты думаешь, что я так или иначе занимаюсь любовью, когда удаляюсь из мастерской?
- Ты не всегда удаляешься сам, - возразил Сократ, - часто ты посылаешь какого-нибудь посыльного, например, безумного Менона, когда он проходит мимо, с записочкой к прелестной коринфянке Теодоте.
Алкаменес снова улыбнулся, а Сократ продолжал:
- Мой друг Анаксагор назвал любовную страсть болезнью, я не знаю только обыкновенная ли это болезнь, которую можно лечить лекарствами, или же божественная, нечто вроде вдохновения поэта, или исступление дельфийских жриц? Я знаю, что бог любви должен иметь фигуру мальчика с крыльями, но как представить его: серьезным или веселым? Я желал бы это знать, Аспазия, желал бы знать, как представила бы ты любовь, если бы была сама одним из учеников Фидия?
- Я не хочу даже представлять ее, - сказала Аспазия, - любовь есть чувство, а чувство не имеет образа. К чему хочешь ты представить то, что не имеет тела? Представь вместо любви то, что возбуждает любовь, что достойно любви - прекрасное, так как оно имеет образ, оно видимое и доступное всем чувство. Тут тебе не придется много думать и обращаться к людям с вопросами, а стоит просто изобразить то, что на твой взгляд покажется всего прекраснее.
Сократ задумался на несколько мгновений и потом сказал:
- Ничто не может быть справедливее твоих слов, Аспазия, я оставлю Эрота и постараюсь изобразить Харит. Афродита конечно прекрасна, она не только богиня красоты, в ней красота смешивается с любовью, в Харитах же она еще более чиста и свободна и, если можно так выразиться, божественно самодовольна. Итак я изображу Харит и поднесу их в подарок богине Фидия. Но, как прежде любовь, так теперь прекрасное соединяется с прелестью и красотой. Я должен подумать, чтобы изобразить ее, как сказала Аспазия.
- Если ты хочешь увидеть самое прекрасное на свете, любезный Сократ, - сказал, улыбаясь, Алкаменес, - то я могу дать тебе совет: постарайся увидеть танцующую прелестную коринфянку, о которой ты говорил.
- Коринфянку Теодоту? - сказал Сократ, - я много раз слышал о грациозности ее танцев, но кто же доставит нам удовольствие видеть и наслаждаться коринфской танцовщицей - конечно не ты сам, Алкаменес, ее первый поклонник, друг и товарищ?
Эти слова Алкаменеса были сказаны не без без задней мысли против Аспазии. Он нарочно расхваливал в присутствии подруги и самого Перикла грацию и прелести другой женщины.
Прелестная танцовщица и гетера Теодота приехала из Коринфа в Афины по милости Алкаменеса. Вот каким образом это случилась: когда Алкаменес понял, что он должен отказаться от обладания Аспазией, в котором сначала был почти уверен, он был сильно раздражен. Но он был слишком молод, слишком весел, слишком легкомыслен, чтобы эта потеря могла отравить ему жизнь. Он старался только как-нибудь отомстить Аспазии и заменить одну любовь другой.
Один очень богатый коринфянин заказал ему небольшую мраморную статую. Алкаменес исполнил заказ и отослал оконченное произведение в Коринф. Заказчик был так очарован прелестью и законченностью работы, что написал Алкаменесу о своей готовности исполнить любое его желание. В ответ на это юный художник написал коринфянину следующее:
'Всем известно, что вы в вашем роскошном Коринфе, с давних времен обладаете прекраснейшими подругами, какие только существуют в Элладе. И так как ты пишешь, что готов за мою статую исполнить любое мое желание, то я прошу прислать мне, на твой счет, на месяц, в Афины вашу первую красавицу во всем Коринфе, с тем, чтобы в течение этого месяца она служила мне моделью.'
Богатый коринфянин засмеялся, прочтя эти строки. Несколько дней спустя прелестная гетера из Коринфа, танцовщица Теодота, была в Афинах у Алкаменеса. Алкаменес был доволен и целый месяц наслаждался обладанием прелестной красавицей за счет богатого коринфянина. Когда же оговоренный месяц прошел, Теодота не пожелала возвратиться в Коринф: Афины понравились ей и она решила остаться. Алкаменес расхваливал Теодоту всем, кто только хотел его слушать, называя ее первой красавицей в Элладе. Он никогда не забывал прибавлять, что она красивее прославленной милезианки Аспазии, которая очаровала Перикла своей хитростью, а не красотой.
Когда Алкаменес начал расхваливать Теодоту Сократу в присутствии Аспазии, последняя сейчас же поняла намерение оскорбленного юноши и заметила, что он хочет оскорбить ее своими похвалами, расточаемыми другой красавице в присутствии Перикла. С быстротой женского ума она сейчас же приняла решение. В ее голове, как молния мелькнула мысль, что похвалы Теодоте могли повлиять на впечатлительного Перикла, что ему могло придти в голову желание увидать прелестную коринфянку и доставить себе это удовольствие не в обществе своей подруги. Она не желала, чтобы Перикл отправился к Теодоте без нее, так как не боялась их встречи в своем присутствии. Она знала, чем превосходит всех других, что же касается Алкаменеса, то она думала, что всего лучше накажет его, не обращая внимания на подобные вещи.
Чувствуя некоторое любопытство и желание увидеть прекрасную коринфянку, она с самой веселой непринужденностью сказала:
- Если ты, Алкаменес, в состоянии указать нам путь к прекраснейшему и прелестнейшему, что ты знаешь на свете, и показать нам танцующую Теодоту, то со стороны Перикла и Сократа, а также и меня самой, было бы глупостью, если бы мы не поймали тебя на слове и не заставили немедленно исполнить обещание.
- Я согласен, - поспешно сказал Алкаменес, - и надеюсь, прелестная Аспазия, что ты говорила как от своего имени, так и от имени Перикла и Сократа.
Перикл подумал, затем ответил, что не желает противиться желанию прелестной Аспазии.
- Но, - прибавил он, - мы пойдем не иначе, как в обществе Сократа, и для него, а следовать за мудрецом никогда не позорно.
- Наш горячий Алкаменес, - сказал Сократ, - любит быстрые мысли и смелые решения. Посмотрите, как он весело потирает руки и хватается за свою фессалийскую шляпу. Держу пари, что он не даст нам покоя,
