ужестранку, я знаю, что наш основной закон отказывает в правах афинского гражданства потомкам от таких браков, но, несмотря на это, я беру Аспазию себе в жены. Это будет союз нового рода, новый образ брака, который мелькает в воображении у нас обоих, такой, какой еще не существовал по вине мужчин или женщин.
В последние времена наша общественная жизнь претерпела много изменений, почему же, если общественная жизнь обновляется, не должна обновиться и жизнь частная? Для меня и для этой женщины сегодняшний день, указывающий афинской жизни на новые, блестящие вершины, будет таким же торжественным и решительным днем нашей личной судьбы.
Афиняне стремятся к новым целям - мы вдвоем делаем то же самое, в узком кругу семейной жизни. Здесь, как и там, ум и мысли остаются те же, здесь, как и там, одинаковые причины ведут к одинаковым последствиям.
Прежде, чем кто-нибудь из друзей мог выразить волнение, вызванное словами Перикла, Аспазия взяла руку молодого супруга и сказала:
- Ты говоришь, о Перикл, о том влиянии, которое я имею, но оно исходит единственно из одной женственности, которой в первый раз было дозволено действовать свободно, без цепей, которыми опутан наш пол. Если со мной вступает в мир что-нибудь новое, то лишь одна женственность. Может быть этой женственности суждено обновить мир, до сих пор закованный вами в суровые цепи и уничтожить последние остатки варварства древних времен и, как женщина ионического племени, я, добровольно или нет, являюсь представительницей ионического характера и противницей сурового духа дорийцев, которые подавили бы лучшие цветы эллинской жизни, если бы одержали победу.
Горе прекрасным богам Эллады, если дорийцы когда-нибудь возьмут верх! И если я, как вы говорите, действительно призвана иметь влияние, то я посвящу всю мою жизнь на то, чтобы вести открытую борьбу против всяких предрассудков, против всяких бессмысленных обычаев, всяких недостойных человечества поступков. Я буду искать себе союзников, обратившись к представительницам моего пола. Они будут слушать меня, так как я супруга Перикла.
Так говорила Аспазия.
Друзья выслушали ее слова задумчиво и вполне согласились с ней.
Жрец храма Эрехтея, также слышал слова Аспазии, скрываясь в полутьме колонн. Его губы насмешливо дрогнули, огненный взгляд ненавистно устремился на милезианку.
Между тем, друзья с воодушевлением восхищались предприятием молодых супругов, только Сократ еще молчал, как он часто делал из скромности, находясь в кругу избранных людей. Тогда Перикл обратился к нему, весело улыбаясь и говоря:
- Что думаешь ты, наш друг мудрости, о том союзе, который заключен здесь, перед лицом твоих Харит?
- Для меня ясно только одно, - отвечал сын Софроника, - что наши Афины будут первым городом на всем свете, все остальное мне неизвестно и покрыто мраком. Но будем надеяться на все лучшее, от могущественного отца Зевса и его властительной дочери, Афины Паллады.
2
Если справедливо предание, что похищение небесного огня и передача его смертным Прометеем имело место на Акрополе, то нет ничего удивительного, что при упоминании об Акрополе, многие представляют себе возвышенность, ярко освещенную и украшенную сверкающими вершинами Парфенона.
Но на Акрополе были также и совы.
В Афинах были совы, их было даже так много, что выражение: 'это все равно, что принести сову в Афины' служило для обозначения излишка. И эти птицы были также посвящены Афине Палладе - принадлежали ей, как птицы ночи, вызывающие на размышление, так как сама ночь мрачна, но от нее родится свет и ночью лучше, чем среди белого дня, зреют мысли в бодрствующей голове человека. Но нередко ночь замышляет нечто и для себя, желая сделаться выше родившегося от нее света и враждует с ним; так случилось, что и птицы ночи - совы, сделались врагами света.
Как мы уже сказали, сов было много на Акрополе. Они преимущественно гнездились под крышей храма Эрехтея, вместе с мышами, ящерицами и змеями. Они были любимыми птицами жреца храма Диопита, который стоял перед ступенями Парфенона и с жаром разговаривал с каким-то человеком перед дверями храма.
Крупные ступени храма, для облегчения, были заменены более мелкими. По этим мелким ступеням поднимался Диопит, считая их на ходу и громко говоря число.
Сосчитав таким образом вслух ступени, он сказал своему собеседнику:
- Ты знаешь, каков закон относительно числа ступеней для входа в храм - закон древний, установленный эллинами и соблюдаемый в течение столетий? По старинному обычаю число ступеней должно быть нечетное, чтобы идущий, в знак хорошего предзнаменования, вступил на первую и на последнюю ступень правой ногой.
- Да, это так, - согласился собеседник Диопита.
- Но ты видишь, - продолжал жрец, - что люди, построившие этот Парфенон, не хотели ничего знать о добрых предзнаменованиях; число этих мелких ступеней - четное. Вследствие чего бы они ни поступили таким образом: по забывчивости или из дерзкого презрения к богам, но они, во всяком случае, погрешили против священного правила и то, что они создали, при первом же взгляде кажется недостойным богов созиданием.
Я говорю, что в самом плане Парфенона заключается оскорбление, унижение и презрение к богам. Посмотри, с тех пор как прошел праздник Панафиней, с тех пор как выданы были награды победителям на состязаниях, с тех пор, как народ достаточно нагляделся на статую Фидия, украшенную золотом и слоновой костью, праздничный храм, как они его называют, снова закрыт, изображение богини завешено, чтобы оно не запылилось к следующему празднеству и, вместо жрецов, каждый день мы видим входящего и выходящего из храма казнохранителя, являющегося пересчитывать вверенные ему сокровища. И таким образом - о стыд, о позор - в ушах богини, вместо благочестивого пения раздается звон серебряных и золотых монет.
После этих слов Диопита, его собеседник, который по наружности казался чужестранцем, начал расспрашивать о величине государственной афинской казны, помещенной в этом казнохранилище под покровительство богини, и Диопит рассказал ему все, что знал.
- Да это недурно, - заметил чужестранец. - Вы, афиняне, собрали порядочные суммы, но, мне кажется, что вы скоро истощите этот запас, даже в мирное время.
- Ну, не еще, - возразил Диопит.
- А я предвижу, - снова сказал чужестранец, - что после окончания этого дорогого храма, начнутся новые постройки с такой же поспешностью и с таким же усердием, так как предполагается уже постройка роскошного портика, не менее величественного, чем сам Парфенон.
- И не менее безумного, и не менее излишнего, как и он, - перебил Диопит. - И все это дело недостойных людей, которые в настоящее время, управляют судьбой афинян; они оставляют в пренебрежении святилище Эрехтея, которое сами персы могли разрушить только наполовину и воздвигают роскошные залы с помощью тщеславных помощников Фидия, собравшихся к нему со всей Эллады.
- Разве Перикл так могуществен? - вскричал чужестранец. - Отчего из всех знаменитых и государственных людей Афин ни один, сколько я знаю, не избег изгнания, один только Перикл пользуется властью так много лет?
- Он единственный государственный человек, - сказал Диопит, которому афиняне дают время направить их к погибели.
- Спаси от этого бог! - возразил чужестранец. - Я родом из Эвбеи и желаю афинянам всего лучшего.
- К чему ты притворяешься, - сказал Диопит, спокойно глядя чужестранцу в глаза, - ты спартанец, тебя, во время празднества Панафиней, оттолкнули с порога Парфенона. Я сам видел это и сейчас же узнал тебя, когда ты, теперь, бродя по Акрополю, обратился ко мне с несколькими вопросами. Да, ты лакедемонянин и, если желаешь афинянам всего лучшего, то говоришь неправду. Не бойся меня - есть много афинян, которые для меня ненавистнее всех спартанцев взятых вместе, и тебе, без сомнения, хорошо известно, что здесь в Афинах противников всех нововведений, людей, держащихся за древние обычаи, зовут друзьями спартанцев - и это не совсем несправедливо.
