горизонта. Он обратил на него внимание Аспазии. Золотое облачко немного увеличилось, но продолжало твердо стоять на месте и отличалось от окружающих его. Мало-помалу, оно стало становиться явственнее и принимать более твердые очертания; оно приняло вид золотой равнины, по которой путешествуют блаженные боги. И, действительно, когда взошло солнце и яснее обозначились линии далеких гор, путешественники заметили, что это не неподвижное облако, а покрытая снегом вершина далекой горы, освещенная еще невидимым для них солнцем.
- Я полагаю, что это вершина фракийского Олимпа - горы богов, сказал Перикл Аспазии. - Ты видишь, что эллинские боги еще не оставили нас. Эти вершины гор, как будто посылают нам привет в нашем одиночестве.
- Они хотят нам сказать, - улыбаясь возразила Аспазия, - 'не забывайте нас и все прекрасное в мрачной стране дорийцев'.
Скоро, однако, путешественники спустились из холодной плоской возвышенности, в богатую лесами и источниками, западную часть Аркадии. Здесь текло бесчисленное множество горных речек, то шумящих, то тихо журчащих, спускаясь с лесистых вершин. Все было покрыто яркой зеленью: высоко поднимали к небу свои вершины буки, дубы и платаны; в долинах раздавалось мычанье стад; повсюду путешественники замечали, что находятся в пределах царства лесного бога, носящего на плечах золотую шкуру лисицы, повсюду встречались им его деревянные статуи, повсюду виднелись его следы, висели в честь него на ветвях платана звериные шкуры; у источников попадались статуи нимф, воздвигнутые пастухами и увешанные приношениями.
Перикл и Аспазия проходили через высокие дубовые леса, сквозь ветви которых редко проникали лучи солнца; все окружающее было им так ново, так чудесно, они никогда не представляли себе ничего подобного.
Однажды, проходя по лесу, путешественники услышали странный, резкий шум ветвей.
- Я припоминаю, что слышал об одном аркадском дубовом лесе, - сказал Перикл, - лесе, называемым Пелагом или морем, потому что его вершины шумят, как море, может быть, мы проходим по этому лесу?
Но местные проводники объяснили путешественникам, что шум леса не есть обыкновенный шум и в то же время указали на небо, которое, незадолго до того, было совсем ясно, теперь же сделалось матово- стального цвета. Аркадийцы говорили, что приближается гроза.
Путешественники ускорили шаги, чтобы еще до начала грозы добраться до места, где предполагали провести ночь. Но скоро шум вершин превратился в дикий рев, деревья затрещали; по небу неслись небольшие обрывки облаков, гонимые ветром. Солнце, еще недавно ярко сверкавшее, глядело с неба, как большое желтое пятно. Ветер срывал листья и мелкие ветви, усыпая ими тропинки. Наконец, начали падать крупные капли дождя, через несколько минут превратившегося в ливень.
Путешественники бросились под ветви громадного дуба; вдруг раздался сильный удар грома, молния следовала за молнией, удар грома за ударом. Молния сверкала, казалось, над самыми головами испуганных путешественников; гром находил эхо в долинах и лесах; дождь лил, как из ведра; ветер ревел; хищные птицы кричали; издали доносился вой волков.
Испуганными взглядами глядели путники из своего убежища под ветвями дуба на бушевание грозы. Вдруг, перед их глазами из черного облака молния ударила в одно из высочайших деревьев леса, которое в одно мгновение было сверху донизу объято огнем; огненный дождь сыпался от него во все стороны.
От горящего дуба огонь перешел на соседние вершины деревьев и уже угрожал убежищу путников. Тогда аркадские проводники предложили путникам отправиться далее и те поспешили за ними.
Через несколько времени дождь стал уменьшаться, но слышался глухой шум горных источников, несших с вершин мелкие камни, песок и обломанные ветви деревьев.
Между тем наступил уже вечер; но в то время, как путники спешили по лесу, гроза уже совсем прошла, вскоре ветер разогнал облака и луна спокойно осветила лесные вершины, где еще так недавно шла дикая борьба стихий.
Путешественники дошли до большой лесной лужайки, спускавшейся по легкому склону холма. Посередине лужайки одиноко стоял небольшой домик со скотным двором.
Когда путешественники захотели войти в него, то к ним вдруг вышел навстречу человек, одетый в звериную шкуру, очевидно защищавший жилище от ночного нападения диких зверей. Рядом с ним с лаем выбежали две громадные собаки.
Местные проводники быстро сговорились с ним. Они просили гостеприимства для афинских путешественников и сторож повел чужестранцев за ограду, на большой двор, посередине которого горел костер.
Владелец двора, пастух, вышел навстречу гостям, не спрашивая ни о их происхождении, ни о их именах или цели их путешествия. Он приказал зарезать козу, чтобы угостить путешественников, тогда как их рабам указал место в сарае, где они могли отдохнуть. Перикла же и Аспазию он ввел в свою собственную спальню, где постлал для них чистую постель, а вместо одеял дал им козлиную шкуру и кроме того свой плащ.
Эти небольшие приключения и даже самые неудобства путешествия только еще более увеличивали его прелесть. Путешествие не только освежало и укрепляло путников, но и давало им веселое расположение духа. Никогда Перикл не был веселее, чем в этой хижине пастуха, где серебристый смех Аспазии смешивался с идиллическим мычанием стада.
- Как много чудесного посылают нам боги, которым мы поручили себя во время пути, - говорил Перикл. - Несколько дней тому назад, мы спали в древнем склепе, который нас переносил в Илиаду - сегодня же нам, как кажется, суждено пережить приключения Одиссея. Дух Гомера парит над нами с тех пор, как мы вступили на Истм. Мне кажется, во время путешествия мы изменимся и когда возвратимся, не будем походить на утонченных, почти женственных афинян.
Когда Перикл и Аспазия, рано разбуженные собачьим лаем и мычанием стад, поднялись на следующее утро и вышли на широкий двор, они увидели перед собой чисто деревенскую картину: большая мохнатая собака играла с кротом, найденным ей в еще мокрой траве. Она до тех пор таскала его, пока животное не растянулось мертвым на спине. Другая собака боролась или, лучше сказать, играла с большим козлом. Козел толкал ее рогами, собака же старалась схватить его за бороду или укусить за хвост.
У колодца сидел нагой ребенок и бросал камешки в блестящую водную поверхность, в которую гляделось солнце.
Наконец, из сарая вышел хозяин; за ним следовали два работника с пастушескими палками в руках, сопровождаемые двумя сильными собаками. Затем вышли под присмотром мальчиков козы, из которых одна, ласкаясь, подошла к хозяину.
- Вот этот козел, - сказал последний, обращаясь к Периклу и Аспазии, - всегда, какая бы ни была ночь, дает нам знать присутствие вблизи стада волка или лисицы даже тогда, когда собаки спят и не чуют зверя.
Барашки собирались вокруг смуглой девушки, голова которой была покрыта шляпой с широкими полями и у которой в руке была пастушеская палка. В этой девушке было что-то, с первого взгляда возбуждавшее внимание и производившее впечатление, в котором не сразу можно было отдать себе отчет.
При ближайшем осмотре оказывалось, что эта пастушка, мало отличавшаяся от других и не имевшая в себе ничего особенного, кроме белокурых волос и странных глаз. Эти глаза были замечательно глубоки и задумчивы и, казалось, глядели на весь мир с детским изумлением.
Овцы прыгали вокруг девушки, одна из маленьких овечек, ласкаясь, лизала ее протянутую руку.
Когда все стадо овец вышло из ворот двора в сопровождении девушки, хозяин подошел к Периклу и Аспазии и от него они узнали, что молодая пастушка его дочь, единственное дитя, и что она называется Корой.
Затем хозяин предложил гостям закусить его деревенскими произведениями, а его жена, Гликена, помогала ему подавать на стол.
Перикл спросил пастуха дозволит ли он ему, вместе с его спутниками, пробыть у него еще один день, так как они нуждаются в отдыхе после утомительного пути.
Пастух с удовольствием согласился, побежал к жене и таинственно сказал ей:
- Я думаю, что эти путешественники не смертные, они кажутся мне богами, которые уже много раз
