Гали, только высунувшейся из двери и хотевшей попросить печку. Она поняла без слов, что на этот раз ничего не получится. Мне осталось только мило ей улыбнуться, а она скорчила в ответ непередаваемую гримасу. Филипп принес фирменное блюдо - суп на рыбной консерве. Мая с девочкой с удовольствием, во вском случае с его выражением, суп уничтожили.
В процессе еды я взял слово и описал геополитическую ситуацию у нас в азюле, правда не приводя графиков и диаграмм. Живым свидетельством служил Филипп, качавший головой в такт моим словам и периодически сгущавший краски. Мая, в свою очередь, рассказала свою историю. Она - коренная жительница города Тбилиси, закончила университет по специальности программирование. Шесть лет назад, когда ей было двадцать, она вышла замуж, что сейчас считает роковым поступком, погубившем ее жизнь. Эта мысль не оригинальна и я слышу ее разные вариации на протяжении всех лет своего супружества. После того, как родилась Мимико, она успешно развелась с мужем. Но тот продолжает ее любить. Сам муж год назад уехал в Германию и уговорил ее приехать тоже. Мая умудрилась хитрым способом неизвестно где купить визу в Германию и прилететь во Франкфурт. Здесь дядя пограничник объяснил, что виза эта - не настоящая, и вьехать в страну она не может. Бедной девушке не осталось ничего другого, как просить азюль прямо в аэропорту. Ее продержали там целых три дня, устроили интервью и в Гамбург не пустили, а привезли прямо сюда.
- Ну ты не огорчайся, - отечески, по доброму успокоил ее Филипп, чего-чего, а мужа мы тебе здесь найдем, какого хочешь. Вон тебе на выбор, - он показал в мою сторону, а я по долгу вежливости в его.
- Ха-ха, - она рассмеялась. - Мне не муж нужен, а немецкий паспорт. Без мужа жить можно, я проверяла.
- Э-э, не-ет, Маечка, - Филипп покачал головой. - Мужчина без жены или женщина без мужа - это не человек, это лишь полчеловека. Я тоже был в разводе, знаю.
Эстафету трепа перехватил Филипп, а я смог поживится теплым еще супом в награду за тяжелую работу.
Через час стало ясно, что с меня на сегодня довольно и пошел к осетинам, поинтересоваться судьбой несчастного сироты Гаррика. У тех уже сидело все общество, в том числе и Юра с Леней. Гаррик, которого ввели в 'узкий круг ограниченных людей' незадолго до моего появления, сидел в центре и сотрясал воздух подробностями своей биографии. Рассказ о папе и маме, разлученных волей судьбы вызвал общий вздох, треп можно спокойно продолжать дальше, не боясь разоблачений, что он и сделал.
- Я в Киеве каждый день, - по-кавказски подчеркивая слова, медленно вещал он, - кушал две палки сырокопченой колбасы. У меня там было три жены, я всех содержал. Каждая жила в очень хорошей квартире, что я ей купил. В Германию я ехал с десятью тысячами марок, но пограничник все забрал.
За что я люблю представителей кавказских национальностей, так это за то, что 'кавказэц ныкогда нэ врет!', а просто увеличивает от рассказа к рассказу количество колбас, жен и денег.
- Гаррик, - спросил я его, - а зачем ты три квартиры держал? Взял бы одну трехкомнатную и поселил бы в ней всех своих жен. Так и тебе удобно и им хорошо.
- Нет, армянин так не поступает!
- А ты - армянин или азербайджанец?
- Азербайджанец так тоже не делает.
- Зато теперь твоим женушкам беда. Кто их кормить будет? - покачл головой Юра. Он тоже к кавказцем особого доверия не питал и, в отличие от остальной компании, галиматье не поверил, как и я.
Молоденькие трещетки-осетинки, принимавшие весь наш разговор за чистую монету, искренне пожалели его жен.
- Ах, бедные девочки, как они теперь там.
- Ничего! Я им много денег оставил! - успокоил их Гаррик. - Я вообще справедливость люблю. Я рэкетиром был, но денег мы брали только с воров и других рэкетиров. В Германии тоже порядочные люди. Я в Швальбахе сидел в этом зале, так там, понимаешь, один нэгр, обезьяна такая, залез на стол и встал на него ботинками. Люди там кушают, а он встал ботинками! Я очень разозлился, взял его обеими руками и шваркнул об пол.
Я представил себе Гаррика, как куль ваты поднимающего негра и кидающего бедного африканца об пол. Да! Такого Швальбах раньше врядли видел.
- И что немцы?
- А что? Они разобрались и сказали, что я правильно сделал. Потом я иду, там два коричневых таких, навэрное индиец, третьему что-то нехорошее делают...
Конец истории я дослушивать не стал. Голова ломилась от чуши, и я пошел смотреть телевизор. Там чуши говорили еще больше, но это компенсировалось тем, что все было на непонятном языке.
Через пару дней Боря собрался в аэропорт, в надежде передать с кем-нибудь письмо жене, и Юра увязался вместе с ним. Они успешно преодолели всю дорогу туда и стали выискивать отлетающих в Киев. Дело оказалось нелегким, но разрешимым. Поиски увенчались плюгавым мужичком, несомненно считающим себя типичным самостийным украинцем. Его минут пять уговаривали взять письмо, Боря давал пачку карбованцев, оставшихся с лучших времен из Полтавы. При этом мой коллега пытался втолковать, что задача гражданина - только бросить письмо в почтовый ящик в киевском аэропорту. Мужичек видел во всем деле подвох и, видимо, подозревал в Боре агента ЦРУ, замаскировавшегося под потрепанного азюлянта. Ему достали и показали письмо, сам конверт, но окончательно его убедили лишь две марки, которые Боря, скрепя сердце, в конце концов ему дал.
Дальше Борин путь пролегал во Франкфурт, а Юра пошел обратно. Дорога назад вела вдоль шоссе, но на середине поворачивала в лес. Юра свернул и, предвкушая скорое возвращение, шагал вперед бодрым шагом. Ходу оставалось еще около часа. Через пару сотен метров неожиданное препятствие заставило его остановиться. Перед ним, метрах в двадцати, лежало прямо посреди дороги что-то похожее на большой серый валун. Юре показалось это весьма странным, потому что по дороге туда его вроде как и не было. Он подоше ближе, и его глаза стали медленно вылезать из орбит. У валуна оказались глаза! И не только глаза, а еще и целая морда. Причем морда была совершенно определенно кабанья. Встреча с кабаном в лесу сулила незабываемые, но не совсем приятные впечатления. Юра решил не рисковать и двинул в обход через кусты, продираясь через ветки и пристально наблюдая за этим большим сородичем нашей свинины. Сегодня день оказался не его, а может просто не рожден он в год кабана, чуда не произошло и не заметив что-то Юра споткнулся и почти упал. Это новое что-то выскочило у него из под ног другим кабаном и ринулось куда-то в сторону. В тот же момент, потревоженные шумом, изо всех окрестных кустов стали неожиданно разбегаться еще с пару дасятков объектов охотничьего вожделения. Они неслись неизвестно куда, но, по Юриному мнению, конечной целью был он сам, и потому, не долго раздумывая взял мальчик ноги в руки и побежал в сторону лагеря. Через пятнадцать минут он уже переступил порог своей комнаты и рухнул на кровать. Где-то через полчаса Леня, Владик и я, потратив много усилий, выжали из него первое слово, а за ним и весь рассказ о его приключениях. Нам-то смешно было до упаду, а ему совсем и не до смеха.
Через пару часов вернулся Боря. В руках он нес еще живого, правда с перебитым хребтом, настоящего, здорового, как кабан, зайца. Животное неблагоразумно перебегало автотрассу, и попало под колеса какой- нибудь машины. Потом Филипп его жарил, а мы посмеивались над Юрой, что, мол, прежде чем идти охотиться на кабана, нужно потренироваться на зайцах, как Боря. Я посоветовал Боре, не бросавшему привычку посещать аэропорт, брать с собой в попутчики пару кабанов, чтобы дорога казалась веселей и время шло быстрей: Юра же умудрился часовую дорогу за пятнадцать минут пройти.
По версии Бори, Юра, когда охотился на кабана, или кабан охотился на Юру, пострадал, как обычно, стрелочник, а им на этот раз оказался заяц. Ему и сломали хребет. Короче, потом мы пили за здоровье кабана, Бори и Юры, и закусывали зайцем.
Жизнь продолжалась. В следующие дни Катя и я часто бывали у Маи. С ней мне было куда интересней, чем с поднадоевшими Юрой и Леней. Я страшно устал от всех этих 'машин', 'дел' и прочей чепухи вылетавшей их уст моих молодых коллег без перерыва. Параллельно с этим удалось и увиливать от попоек, а также от совершенно бесполезной траты денег: Юра с Леней так обнаглели, что уже считали моей прямой обязанностью их угощать. Наша новая подруга оказалась интересной собеседницей. Она хорошо разбиралась в литературе, читала стихи, но, что касается последнего, то для моего тупого ума стихи не предназначены.
Мои коллеги, сначала тоже подвязывавшиеся в дружбу к Мае, быстро этой затеи отказались. Она также
