плечами, сидя на софе в офисе своего менеджера, расположенного на одной из улиц, отходящих от Оксфорд-стрит.
Дирк помнил, как в тот момент он мысленно представил себе журналиста, вежливо кивающего в ответ и записывающего все это. В животе у него возникло какое-то мерзкое ощущение, которое ему удалось в конце концов заглушить джином.
«Горячая картошка…» – думал Дирк. Когда он разглядывал диск в золотой рамке, висевший перед ним, его вдруг осенило, что пластинка, на которой покоилась некоторое время назад голова мистера Энсти, очевидно, была именно эта. Горячая картошка. Не тронь ее.
Что бы это значило?
Каждый понимает это так, как ему хочется, вспомнил Дирк с неприятным чувством.
Он вспомнил еще одну вещь из этого интервью: Пейн (так звали солиста группы «Кулачный бой и третья степень Ку-ку») рассказал, что словами для песни послужил обрывок разговора, нечаянно услышанного им или кем-то еще в поезде, самолете, сауне или в каком-то другом месте, и они практически ничего в нем не меняли. Дирку интересно было, как изобретатели текста песни почувствовали бы себя, если б им пришлось услышать эти слова повторенными в тех обстоятельствах, которым он сам недавно был свидетелем.
Он стал более внимательно рассматривать наклейку посередине золотого диска. В верхней строке стояло просто «АРРГХ!», а в нижней перечислялись авторы – «Пентагон, Малвил, Энсти».
Малвил было, по-видимому, имя второго члена группы «Кулачный бой и третья степень Ку-ку», того, кто не был солистом. На деньги, полученные за то, чтоб его имя стояло на этом сингле-бестселлере, Энсти скорее всего и купил этот дом. Когда Энсти говорил с ним о контракте, связанном с «Горячей картошкой», подразумевалось, что Дирку известно, о чем шла речь.
Дирк же принял тогда все это за полную чушь. Было очень легко предположить, что тот, кто несет чушь насчет монстров с зелеными глазами и косами, точно так же может нести чушь, говоря о картошке.
Дирк вздохнул про себя, ощутив чувство стыда. Ему вдруг показалась невыносимой та симметричность, с которой диск был прикреплен к стене. Он слегка сдвинул его так, чтобы он висел не так симметрично, под более человеческим углом. Когда он это делал, из рамки, в которую был вставлен диск, выпал конверт и спорхнул на пол. Дирку не удалось поймать его на лету. Выругавшись неподобающим образом, он наклонился, чтобы поднять его.
Это был большущий конверт из плотной, очень дорогой бумаги кремового цвета; небрежно распечатанный, а затем вновь запечатанный клейкой лентой. По всей видимости, его распечатывали и вновь заклеивали несколько раз – об этом можно было догадаться по тому, что на нем стояло несколько разных фамилий, которым он в свое время был адресован, – фамилии последовательно зачеркивались и ниже ставились новые.
Последним в этом списке стояло имя Джефа Энсти. Во всяком случае Дирк предполагал, что оно было последним, поскольку оно было единственным, которое не было вычеркнуто жирной линией. Дирк стал внимательно вглядываться в другие имена, пытаясь разобрать хотя бы некоторые из них. Что-то зашевелилось в памяти при виде двух фамилий, которые ему почти удалось разобрать, но конверт требовал от него более тщательного исследования. Он все время собирался купить себе лупу, с тех пор как стал детективом, но так и не купил. У него не было даже перочинного ножика, поэтому, хоть и с неохотой, но он решил, что самым благоразумным будет пока что засунуть его в один из самых глубоких внутренних карманов пальто и продолжить исследование позже, когда он будет в полном уединении.
Он еще раз заглянул за рамку, окаймлявшую золотой диск, чтобы убедиться, не обнаружатся ли там еще каких-нибудь находки, но ожидания его не оправдались, и тогда он покинул ванную комнату и продолжил свое исследование оставшейся части дома.
Во второй спальне было прибрано, но вид у нее был нежилой. Ею никто не пользовался. Кровать из соснового дерева с пуховым одеялом и старый обшарпанный комод, который, чтобы придать ему более приличный вид, опускали в чан с кислотой, – вот и все убранство этой комнаты. Дирк потянул за дверь, которая тут же за ним захлопнулась, и стал подниматься по маленькой, покрашенной в белый цвет лесенке, которая вела в мансарду, откуда доносился голос Багс Банни.
На самом верху лестница заканчивалась малюсенькой лестничной клеткой. С одной стороны ее помещалась ванная комната, настолько микроскопических размеров, что пользоваться ею лучше было, стоя снаружи и засовывая внутрь по очереди ту конечность, которую моешь в данный момент. Дверь в ванную не закрывалась – мешал шланг зеленого цвета, тянувшийся от крана с холодной водой дальше вниз, по полу, через всю лестничную площадку в ту единственную комнатку, которая была в этой верхней части дома.
Это была чердачная комнатка с таким низким, скошенным потолком, что с трудом можно было отыскать местечко, где смог бы разогнуться даже человек среднего роста.
Дирк стоял, скорчившись в дверном проеме, заранее нервничая от того, что могло предстать его взору, и разглядывал внутренность комнаты. Кругом была страшная грязь и вонь. Шторы были задернуты, пропуская ничтожное количество света в комнату, так что единственным источником его в комнатке были трепещущие отблески от включенного телевизора, в котором метался кролик из мультфильма. Незастеленная кровать с полусырыми, скрученными, словно веревки, простынями стояла под самым потолком. Часть стен и приближающиеся к вертикальным участки потолка были оклеены картинками из журналов, вырезанными кое-как.
В вырезках не было заметно какой-либо общей темы или идеи, которая бы их объединяла. Рядом с фотографиями сверкающих немецких автомобилей можно было увидеть весьма вызывающую рекламу бюстгальтеров, а также чрезвычайно неровно вырезанную картинку пирога с фруктовой начинкой, обрывки рекламы социального страхования и разные другие вырезки, вид и содержание которых говорили о том, что их отбирали и лепили с вялым и тупым безразличием к тому, что они могли значить и какое могли произвести впечатление.
Шланг змеился через всю комнату и приводил к старому допотопному креслу, стоявшему прямо перед телевизором.
Кролик неистовствовал. Отблески от его метаний отражались на истертых подлокотниках кресла. Багс не мог справиться с управлением воздушного корабля, который начинал уже круто крениться к земле. Но тут он вдруг заметил кнопку, где была надпись «автопилот», и нажал на нее. Открылся какой-то люк, и из него вывалился пилот-робот, мгновенно оценил обстановку и выпрыгнул с парашютом.
Корабль со свистом несся к земле, но, к счастью, при полете к земле у него кончился запас горючего, так что кролик был спасен. Дирку видна была также чья-то макушка, торчавшая из-за кресла.
Волосы на макушке были темные, спутанные и грязные. Дирк достаточно долго с тревожным чувством созерцал эту голову, прежде чем пройти дальше в комнату и посмотреть в конце концов, на чем она держалась. Облегчение, которое он испытал, подойдя ближе к креслу и убедившись, что голова держалась на живом теле, было слегка подпорчено зрелищем самого тела.
Скрывавшееся в недрах кресла тело оказалось мальчиком.
Ему было, по-видимому, лет тринадцать-четырнадцать, и, хотя явных физических изъянов заметно не было, что-то в нем определенно казалось нездоровым. Волосы свисали клочьями. Сама голова вяло поникла, а тело валялось в кресле в каком-то скомканно-съеженном виде, словно было сброшено туда с проносившегося на полном ходу поезда.
Одет мальчик был в кожаную куртку и спальный мешок.
Дирк с изумлением разглядывал его.
Кто бы это мог быть? И как мог сидеть и смотреть телевизор мальчик в доме, где совсем недавно был обезглавлен человек? Знал ли он о случившемся? И знал ли Джилкс о том, что в доме находился этот мальчик? Потрудился ли вообще Джилкс подняться сюда? Для полицейского, у которого уже есть хитрая версия сложного и запутанного самоубийства, несколько лестничных пролетов слишком тяжкий труд.
Так Дирк стоял и размышлял примерно секунд двадцать, по прошествии которых мальчишка поднял на него глаза, но, так и не сумев понять, кто перед ним, снова опустил их и воззрился на кролика.
Никогда в жизни Дирку не приходилось сталкиваться со столь ничтожным интересом к своей особе. На всякий случай он решил проверить, все ли у него в порядке с одеждой. Вроде все на месте – и широкое
