Мэриленд
Кэл нажал кнопку вызова медсестры – ему стало страшно за состояние Мисси. Старая женщина побледнела, голос ее задрожал. Уоррендер взглянул на часы – было два ночи. Конечно, Мисси наверняка устала от столь длительной беседы, к тому же, ей было явно нелегко рассказывать о гибели О'Хары.
Мисси разжала ладонь и показала Уоррендеру брошь в виде розовой орхидеи.
– Я никогда не расстанусь с ней, – прошептала она. – Никогда…
В комнату вбежала взволнованная сестра Милгрим в белом халате. Она кинула взгляд на Мисси, потом – на Кэла и строгим голосом проговорила.
– Ну, что я вам говорила?! Вы только посмотрите на миссис О'Брайен – на ней лица нет от усталости Это вы во всем виноваты, молодой человек!
Кэл несколько удивился, что сестра, которой самой едва можно было дать больше двадцати пяти, называет его молодым человеком, но решил промолчать – он и впрямь чувствовал себя виноватым.
Сестра Милгрим налила стакан воды.
– Давайте, мэм, – ласковым голосом проговорила она, – надо принять таблетки. Потом я принесу вам чашечку свежезаваренного чаю, и вы отправитесь в постельку.
Мисси с покорным видом проглотила таблетки, запила их стаканом воды, но потом, неожиданно выпрямившись в кресле, решительным тоном проговорила:
– Неужели вы так ничего и не поняли, Сара? Если уж я начала, мне надо довести рассказ до конца. Только в этом случае Кэл сможет чем-то помочь мне.
Милгрим обернулась к Уоррендеру и строго посмотрела на него. Кэл пожал плечами.
– Это очень важно, сестра, – проговорил он. – Для всех нас.
Поняв по его тону, что речь идет действительно о чем-то очень важном, Милгрим оставила свои планы загнать Мисси в постель.
– Ну, раз так… – нехотя согласилась она, – может быть, стоит приготовить сэндвичи? – С этими словами она выбежала в коридор.
Мисси поправила рукой волосы и, посмотрев на Кэла, продолжила свой рассказ:
– Азали не смогла пойти на похороны Впрочем, я и не настаивала. На две недели девочку положили в больницу, на обследование. Увы, по прошествии этого срока врачи так ничего и не смогли понять. Девочка замкнулась, и никто не мог достучаться до нее. В медицинском заключении написали, что Азали пережила шок и со временем все придет в норму. Увы, я знала, что никаких оснований для оптимизма нет.
Мисси немного помолчала и продолжила:
– Когда гроб уже опускали в могилу, на кладбище принесли огромный венок из розовых орхидей. Посыльный вручил мне открытку – она была от Рико и Джорджо Ориконне.
– Выходит, это они?.. Мисси кивнула.
– О'Хара недооценил их силу. Эти ребята давно заприметили этот ночной клуб. Братья Ориконне специально позволили Шемасу сделать дело – еще бы: им достался новенький, только что отремонтированный клуб.
Мисси опустила голову.
– Вы, наверное, догадываетесь, что до суда дело так и не дошло. В газетах появились сенсационные репортажи об «очередном нераскрытом преступлении на улицах Чикаго», но вскоре и репортеры потеряли к гибели Шемаса всякий интерес. Бесполезно было добиваться справедливого возмездия убийцам – мне было не под силу бороться с итальянской мафией.
Открылась дверь, и на пороге вновь появилась сестра Милгрим – в руках у нее был поднос с горкой сэндвичей и шоколадными пирожными.
– Обязательно поешьте, – сказала она старой женщине. – Это прибавит вам сил.
С благодарной улыбкой Мисси отпила чай и, убедившись, что Кэл ее слушает, продолжила:
– Я забрала Азали из больницы и поехала обратно в Калифорнию – к Розе. Я очень надеялась, что уют пансиона выведет девочку из депрессии. Жильцы проводили все свободное время с Азали, стараясь развлечь ее историями о своей работе на киностудиях. Увы, она не обращала на их рассказы никакого внимания. Единственным живым существом, с которым ей хотелось общаться, был Виктор – Азали буквально ни на минуту не отпускала его от себя. У меня и сейчас стоит перед глазами эта картина: Виктор и Азали лежат рядышком на крыльце, девочка гладит пса по спине и невидящим взглядом смотрит куда-то вперед.
О'Хара не оставил мне в наследство почти ничего: он был человеком дела и все заработанные деньги мгновенно пускал в оборот. Бедняга Шемас думал, что у него вся жизнь впереди. Прошел год – Азали так и не становилось лучше, и я решила отвезти ее в Швейцарию, в клинику знаменитого психоаналитика профессора Карла Юнга Мне хотелось узнать наверняка, можно ли рассчитывать на помощь медицины Скажу вам честно, Кэл, всю дорогу я только и делала, что молилась о том, чтобы болезнь Азали оказалась излечимой. Лишь бы не начались необратимые процессы в психике девочки! – молила я.
Юнг отнесся к этому случаю с большим интересом. Я прекрасно понимала, что если стану скрывать от психоаналитика предысторию болезни, то этим лишь смогу повредить девочке, и поэтому, не называя имен, рассказала профессору о нашем бегстве из России, о том, что довелось нам пережить потом. Я рассказала доктору, что ни разу не показывала Азали фотографии ее покойных родителей и вообще никогда не заговаривала с ней о них. Конечно же, я поведала ему и об О'Харе.
Юнг сказал, что редко встречался в своей врачебной практике с такими интересными случаями Он сказал, что у Азали целый комплекс заболеваний: депрессия, истерия, подавленные эмоции—девочка закрылась в себе с раннего детства Профессор сказал, что ей грозит потеря самоощущения – он называл это «путаницей в области личности»
Я рассказала Юнгу, что ни разу за последние годы она не вспомнила о своих папе и маме и за все
