что это члены какой-то правительственной делегации, прибывшей в Нью-Йорк на конференцию, а возглавляет группу некий Григорий Соловский.
В тот же миг я вспомнила тесный, набитый до отказа вагон, лица попутчиков-крестьян и суровый взгляд красного командира, устремленный на маленькую Ксению. Он спросил, как ее зовут, и девочка ответила «Азали О'Брайен». А потом я вспомнила ту страшную ночь в лесу под Барышней, когда Григорий Соловский увез от нас Алексея… увез навсегда. Двадцать лет я с ужасом ждала этого момента, и вот он наступил: русские вышли на наш след.
За моей спиной раздался голос Азали:
– Конечно, я встречусь с ними. Как интересно, Мисси, наконец-то я поговорю с настоящим русским.
– Может быть, не стоит, – пыталась было возразить я, но в этот миг на пороге артистической появился сам Соловский. Он почти не изменился за эти двадцать лет, только в лице появилось больше уверенности. Конечно, тогда, в семнадцатом году, он был еще молодым человеком, и мне удалось заставить его поверить в мою легенду; теперь передо мной стоял высокопоставленный советский военный в щегольской форме, с ромбами в петлицах, с шевронами на рукавах. С волнением я стала заглядывать ему за плечо, надеясь, что вместе с ним пришел Алексей.
Я стояла в дальнем углу уборной, и пришедшим было трудно разглядеть мое лицо. Впрочем, я их вовсе не интересовала – им нужна была Эйва Адэр. Соловский галантно поцеловал ей руку и произнес:
– Спектакль произвел на нас такое впечатление, что мы сочли своим долгом лично засвидетельствовать вам свое восхищение. Спасибо вам большое, мисс Адэр, – ваш талант просто потряс нас.
Еще минут пять Соловский непринужденно болтал с Азали на светские темы, а потом, глядя ей прямо в глаза, произнес:
– У меня такое ощущение, что мы с вами уже встречались, мисс Адэр. Ваше лицо мне знакомо.
– Неужели? – заинтересовалась Азали. – Где же мы могли встречаться?
Я поняла, что она может наговорить лишнего и, встав между Азали и Соловским, быстро проговорила:
– Извините за бестактность, господа, но Джеки очень просил тебя как можно скорее приехать в клуб «Сторк»: там уже все собрались: Кол, Дик…
Соловский окинул меня взглядом, и я поняла, что он узнал меня.
– Это моя мать, миссис Эбрамс, – представила меня Азали. – Извините, господин Соловский, но мне действительно пора убегать. Может быть, встретимся в другой раз?
Григорий поклонился и сказал:
– Что ж, буду очень рад… – При этом он не сводил с меня глаз. Потом подошел ко мне, поздоровался за руку и тихо – так, чтобы не услышали его спутники – прошептал: – Мы ведь с вами знакомы, не так ли, миссис О'Брайен?
Я не знала, что ответить. Мне казалось, что сердце вот-вот выпрыгнет из груди от страха.
– Нам надо поговорить, – прошептал Соловский.
Я совсем растерялась: что, если это ловушка? Вдруг где-нибудь за углом стоят агенты НКВД, готовые по первому слову комкора схватить нас? Соловский прочитал мои мысли и с улыбкой сказал:
– Не бойтесь. Мы будем беседовать с глазу на глаз. Без свидетелей.
Я кивнула. Мы договорились встретиться через полчаса в моем номере.
Нью-Йорк
Григорий Соловский узнал бы лицо Мисси из тысячи– он не мог простить себе ту слабость, которую допустил тогда, двадцать лет назад, в поезде. Что же произошло с бдительным краскомом в тот морозный зимний день? Как мог он позволить обмануть себя? Григорий прекрасно помнил, что крестьянское чутье подсказывало: эта девушка лжет, но он почему-то испугался оказаться в неловком положении. Спохватился лишь в Петрограде, когда Дзержинский рассказал ему все подробности, связанные с исчезновением обоих детей князя Михаила и его матери. Вот тогда-то Григорий и понял, что совершил роковую ошибку, но что он мог сделать? Признаться «железному Феликсу», что проворонил наследницу? За такие просчеты могли расстрелять без суда и следствия. Выдать им тайну Алексея? Но он слишком привязался к мальчику и ради любви к нему готов был пойти на маленькую сделку с партийной совестью. Да, Россия задыхалась без миллиардов Ивановых, но Григорий все равно не мог пожертвовать ради этого своим приемным сыном. Конечно, узнай об этом Ленин, он обозвал бы Григория мягкотелым ренегатом и политической проституткой, но мнение вождя в данном вопросе мало интересовало Соловского.
Лицо Эйвы Адэр показалось Григорию знакомым, но только когда он увидел Мисси, все окончательно встало на свои места: Соловский понял, что перед ним стоит сестра Алексея Ксения Иванова собственной персоной. Живая и здоровая и такая же прекрасная, как ее покойная мать.
Поднимаясь на лифте в номер Мисси, Григорий думал, что эта женщина – единственный человек, знающий о том, что той ночью он подобрал Алексея. Если он поведет себя достаточно умно, у России появится еще один шанс вернуть несметные богатства князей Ивановых.
Мисси ждала его, сидя в кресле; на столике стоял чайный сервиз. Внешне женщина была совершенно спокойна, но опытный взгляд Григория сразу же заметил, что зрачки ее темных глаз расширены – выходит, она боялась этой встречи.
– Вот мы и снова встретились, – обратился он к Мисси по-русски.
Она покачала головой.
– Я уже много лет не говорила на вашем языке, краском… простите, комкор Соловский…
Григорий сел напротив Мисси в мягкое, обитое розовым бархатом кресло и, положив ногу на ногу, продолжил по-английски:
