Три года я жил в этом крошечном сарайчике на Стэнтон-стрит, замерзая зимой и изнывая от жары летом. Я не знал, хорошо мне или плохо – я просто существовал. Кажется, в те годы я ни разу не смеялся. Впрочем, я и не плакал. Я не ходил в школу, но постепенно научился понимать английскую речь.
Однажды утром я нагрузил тележку очками, ножницами, висячими замками с ключами – всем этим торговал Заметкин – и стал дожидаться хозяина. Обычно он появлялся возле сарайчика в шесть тридцать, но на этот раз я так и не дождался старика. Обеспокоенный, я побежал в подвал. Никто не ответил на мой стук. Зная, что дверь не заперта, я толкнул ее и зашел в комнату. Заметкин лежал на полу с остекленевшими глазами, из раны на голове сочилась кровь. Старик был мертв, но умер не от старости – кто-то убил этого тихого человека. Убил за какие-то жалкие гроши. За моей спиной послышались голоса. Я обернулся – в комнату набились любопытные. По обрывкам их слов я догадался, что они считают, будто старика Заметкина убил я.
Голос Абрамски дрогнул, но Мисси сжала его руку, и он продолжал свой рассказ:
– Вскоре в подвале появилась полиция, и меня увели. Я не оказывал никакого сопротивления – к чему? Я не знал, что им рассказать. Они имели все основания подозревать меня в убийстве – какое им было дело до того, что я искренне привязался к несчастному старику и даже в мыслях своих боялся обидеть его. Меня бросили в тесную камеру без окна. Холодные сырые стены были покрыты плесенью. Полицейские выключили свет и оставили меня одного. Не знаю, сколько времени я провел в этом каменном мешке – по цементному полу бегали крысы, по моему телу ползали тараканы… Время от времени дверь открывалась, и надзиратель ставил передо мной тарелку с какой-то баландой и кружку воды, но мне совершенно не хотелось есть. Само собой разумеется, что никто не пришел меня навестить – ведь у меня не было друзей. Вскоре я впал в глубокое уныние.
Но вдруг дверь в камеру распахнулась, надзиратель включил свет и крикнул: «Можешь выходить. Ты свободен».
Оказалось, что полиции удалось схватить настоящего убийцу. Он совершил еще одно преступление в этом же районе и был пойман с поличным. Я снова оказался на улицах Нью-Йорка – одинокий, голодный, никому не нужный.
Я пошел к моему сарайчику, но оказалось, что его занял другой торговец – на двери висел тяжелый замок. Я провел ночь под мостом, а наутро пошел в городскую баню и попросил, чтобы меня дезинфицировали. Потом я вернулся на Ривингтон-стрит и стал предлагать свою помощь другим уличным торговцам. Кое-как мне удавалось найти временную работу.
А потом кто-то сказал мне, что местному ростовщику мистеру Минцу срочно нужен помощник – он тяжело болен и не может справляться сам. В то время мне было всего двенадцать лет, но, хотя я был невысок ростом, с виду мне можно было дать больше. Мистер Минц знал, что на меня можно положиться. Старый ростовщик был одинок. Его жена умерла несколько лет назад, а единственная дочь еще в юности ушла из дома, и он ничего о ней не слышал. На протяжении трех лет я помогал Минцу за пять долларов в неделю. О прибавке не было и речи: я страшно боялся, что хозяин выгонит меня. Все это время мистер Минц сидел в своей комнатке и тихо спивался. Когда он умер, никто, кроме меня, не пришел на его похороны. А потом, вернувшись с кладбища, я открыл дверь его ломбарда и снова принялся за работу. Деньги Минца лежали в банке, и я даже не пытался воспользоваться ими. Просто я подписал новый договор об аренде помещения с домовладельцем, сказав ему, что мне двадцать один год… На самом деле мне было всего пятнадцать. Никто из местных жителей даже не заметил, что мистера Минца не стало – ведь я уже много лет занимался этой работой…
Постепенно у меня появилась возможность подумать о себе: я стал ходить в вечернюю школу, научился читать и писать по-английски. Какое это было счастье – получить возможность читать книги! Через некоторое время я приобрел фортепиано, научился играть… Но я по-прежнему был одинок – боялся заводить друзей, раскрывать перед кем-либо мои тайны. Ведь у меня так и не было никаких документов, никаких видов на жительство… Я незаконно жил в этой стране и рисковал в любую минуту быть выдворенным.
Мисси с удивлением уставилась на Зева.
– Да-да, – проговорил он. – У меня так и нет никакого гражданства: ни русского, ни американского. Я не гражданин – я просто ростовщик.
В порыве сочувствия Мисси прижала горячую ладонь Абрамски к своей щеке.
– Какое это имеет значение, Зев?! Разве дело в бумагах?! Главное – что вы за человек, а вы прекрасный человек. Теперь я знаю о вас все, как и вы обо мне. Поверьте, отсутствие документов не играет никакой роли. Главное– быть человеком, быть личностью…
И снова они возвращались домой молча. На этот раз Зев шел чуть-чуть ближе к Мисси – конечно, он так и не решился взять ее за руку, но все-таки расстояние между ними сократилось. А когда он остановился возле ее двери, чтобы пожелать ей спокойной ночи, Мисси неожиданно поцеловала его в щеку.
В этот вечер, возвращаясь к себе домой, Зев Абрамски твердо знал, что он самый счастливый человек в Нижнем Ист-Сайде.
Розе Перельман не нужно было задавать лишние вопросы: по одному виду Мисси можно было догадаться, что в этот день ей не удалось найти работу.
– Ну, – весело проговорила Роза, – что с тобой сегодня стряслось? Опять никуда не взяли? Пустое, Мисси, – не надо отчаиваться. Подумаешь – трагедия! С кем не бывает…
Роза поправила свои густые черные волосы, уперла руки в бока и внимательно посмотрела на Мисси. В глазах девушки было отчаяние. Роза ласково обняла Мисси и сказала:
– Не расстраивайся, дорогая, все еще будет хорошо. Вот увидишь. Послушай, я тут припрятала пять долларов в старом самоваре. От моего муженька приходится прятать деньги – иначе все спустит на виски. Так вот, возьми их, пожалуйста. Тебе они сейчас нужнее. Мисси покачала головой.
– Нет, Роза, я не могу принять от тебя эти деньги. Ты не хозяйка швейной фабрики, чтобы раздавать столь щедрую милостыню.
– Перестань говорить глупости, – перебила ее Роза, доставая из самовара пять долларов и засовывая их в ладонь Мисси. – Тебе надо всерьез подумать о себе, а девочку мы уж как-нибудь прокормим.
Мисси и Роза одновременно посмотрели в угол комнаты, где сидели за столом Азали и три дочки Розы. Девочки ужинали.
Мисси села за стол, и Роза дала ей стакан горячего чаю и кусок хлеба, намазанный куриным жиром.
