Раундли и кроме Томазины никто не мог ей помешать.
Томазина схватила Констанс за руку, и нож прошел мимо Фрэнси. Томазине во что бы то ни стало хотелось положить конец тому злу, которое было наследством ее матери, и она отчаянно боролась с Констанс, пока Фрэнси искала защиты в объятиях Майлса. Никто и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Томазине.
– Я убью ее! – визжала Констанс.
Безумие придавало ей силы, и Томазина не сомневалась – она исполнит свою угрозу.
В глазах сестры она увидела свою смерть и поэтому продолжала бороться с ней, хотя понимала, что если никто за нее не заступится, ее поражение – всего лишь дело времени.
Они вместе покатились по земле, и у Томазины перехватило дыхание. Она теряла силы, видя, как нож приближается к ней, уже почти лишилась всякой надежды на спасение, как вдруг кто-то оторвал Констанс от нее.
Томазина откатилась в сторону. Встав на колени, она услышала плач Марджори и, обернувшись, увидела Ника Кэрриера, отчего сердце ее наполнилось неизъяснимым ужасом.
Из руки его текла кровь, а он все никак не мог отобрать нож у Констанс.
Как загнанный зверь, Констанс испустила дикий вопль и замахала ножом. Но все уже закончилось. Старая Вербурга накинула на Констанс плащ и повалила ее на землю. Нож выпал из ее руки.
Ник отшвырнул его подальше и бросился к ней опять, но, поняв, что Констанс больше не представляет собой опасности, повернулся к Томазине. Несмотря на страх, Томазина прямо смотрела ему в глаза.
– Иди ко мне, – сказал Ник.
По его лицу невозможно было что-нибудь понять, и Томазина медлила. Неужели она окончательно потеряла его любовь, когда объявила себя преемницей своей матери?!
Он ждал.
Томазина медленно поднялась с колен… и побежала к нему. Как-нибудь она убедит его, что достойна его доверия и его любви! Они принадлежат друг другу! Его открытые объятия положили конец ее мукам. Еще никогда она не чувствовала себя такой защищенной от всех бед.
– Неплохо бы перевязать, – пробормотал Ник.
Вспомнив, что Ник получил удар, который предназначался ей, Томазина пришла в ужас. Как она могла это забыть?
– Ты ранен!
– Царапина.
Он покорно смотрел, как она отрывает рукав его рубашки и ловко перевязывает руку.
Тем временем Томазина вспомнила о женщинах Гордича и Кэтшолма, которые никогда не снимали масок во время этих сборищ, а потом быстро исчезали из леса. Вот и теперь их и след простыл. Наверное, они уже на полпути к своим домам.
За широкой спиной Ника, правда, стояла Марджори, которая хотела сказать сыну, что она тоже тут и огорчена его раной.
– Ничего страшного, – громко объявила Томазина, не желая сталкивать их лбами. – Сейчас бы поссету, чтобы унять боль.
Когда она во второй раз выглянула из-за плеча Ника, Марджори уже не было.
На поляне оставались шестеро. Старая Вербурга прижимала к себе Констанс, присев на край камня. Неподалеку стояли Майлс и Фрэнси. Они не касались друг друга и даже старались не встречаться взглядами.
Томазина их понимала. Ей понадобилась вся ее храбрость, чтобы посмотреть в лицо Нику и задать вопрос, на который необходимо было ответить, прежде чем разойтись с поляны.
– Что нам делать теперь с моей сестрой?
Первым ответил Майлс:
– Если мы обвиним ее в убийстве, нам придется все рассказать.
Ник потер переносицу.
– Мне не хочется приносить страдание женщинам, которые сегодня здесь были, однако оставлять Констанс на свободе нельзя: вдруг она еще кого-нибудь убьет.
– Она рехнулась, по-моему. – Фрэнси ухватилась за Майлса. Он повернулся и с надеждой посмотрел на нее. – Сегодня она всех нас хотела убить. Дай ей волю – она не оставит меня в покое. Надо ее судить, а пока не уляжется скандал, мы будем путешествовать.
– Можно ее где-нибудь скрыть. – Заухала сова, придавая зловещий смысл словам Томазины. – Отошлите ее в дальнее поместье и пусть ее там сторожат.
– Она должна умереть! – стояла на своем Фрэнси. – Око за око. А иначе я не смогу спать спокойно. Она сама призналась, что убила Ричарда. И меня бы убила сегодня. Я
Послышался шелестящий шепот:
– Он заслужил свою смерть. А то бы он лег в постель с родной дочерью. Констанс – его дочь.
Томазина в ужасе смотрела на Вербургу. Она сама уже предполагала это, но отвергла такую возможность, а Вербурга вроде бы знала, что говорила.
