'Дерни за веревочку - дверь и откроется', - пробормотал себе под нос Ласкарис. Гость не расслышал, но Дашков на всякий случай грозно нахмурился.
С дарами инопланетной технологии было просто: оставили в неприкосновенности, за редким исключением. Гораздо хуже было с информацией. Рассказы о жизни далеких миров, проиллюстрированные неразрушимыми объемными миражами (вероятно, без голографии не обошлось), пленили сердца молодежи. До сих пор на единственном кольцевом материке все было единообразно: одна цивилизация и, следовательно, одна культура, один язык, один образ жизни (на данный момент, во всяком случае, - недаром божеством было единое солнце: до прилета пришельцев считалось, что оно освещает всю Вселенную) и одна, возведенная в ранг богини, планета.
Недаром в переводе на язык землян эта планета называлась Айна или, если угодно, Уана.
Айниты, от природы наделенные способностью менять свою внешность, до сих пор придерживались строгого единообразия, не говоря уже о манерах и обычаях. Все было едино.
Но вот с некоторых пор у молодежи стала наблюдаться чуть ли не поголовная тенденция подражать инопланетянам, и не только тем, что посетили Айну, но всем, фигурировавшим в рассказах пришельцев. Словом, изощрялись кто во что горазд. Сначала на это смотрели снисходительно: упражнения в мимикрии - это возрастное, пройдет, ан, не проходило. Через несколько десятилетий спохватились: за формой пришел черед содержания. Попирались обычаи и приличия, забывался язык, под угрозой была культура - многовековая, собственная. На смену пришел хаос подражательства. Старшее поколение представило себе, что случится еще лет через двадцать (айниты живут примерно одинаковое число лет), и приняло чрезвычайные меры: все инопланетное было категорически запрещено.
И только теперь жизнь на Айне вернулась в свое естественное русло.
'Хэппи энд', - буркнул Ласкарис. Остальные молчали, но чувствовалось, что всех томит какая-то недоговоренность.
'Ну, с историей мы разобрались, большое вам спасибо за впечатляющий рассказ, - откашлявшись, словно у него першило в горле, заговорил Дашков. Но при чем здесь ваш преступник, за которым вы гнались через всю Галактику?'
Было видно, что гость устал невероятно, напрягая свои лингвистические способности. Поэтому паузы между словами достигали порой нескольких секунд:
- Он... преступал... против... детей.
В третий раз за этот день члены Совета продемонстрировали фантастическое единодушие: они ринулись к своим скафандрам.
'Мигранян! - Голос Дашкова гремел так, словно он командовал Полтавской битвой. - На всей планете - чрезвычайное положение! Обращение сформулируем сразу после взлета. Держите связь с нашим кораблем, чего бы это ни стоило! Команду Фаттаха - следующим рейсом, как только будет готов корабль. Проконтролируйте!..'
- Остановить... - Гость смотрел на экран, на котором суетились члены Совета, неловко влезая в скафандры: как-никак это случалось с ними далеко не каждый год. - Ваши дети... опасность нет.
- В самом деле, Петр Павлович, - не выдержал Фаттах. - Если бы это было опасно для нас, он предупредил бы с самого начала... Человек ведь.
'Человек? - Дашков прыгал на одной ноге, не позволяя никому помогать себе: это было его нерушимым правилом. - Человек... Человек... Внимание: авральный старт отменяется. Команда Фаттаха, прибыть поелику возможно быстрее сюда. Э-э-э... гость с планеты Айна, вы летите одновременно с нами?'
- Лететь.
'Вы запомнили точку, которую я показал вам на карте? Или повторить?'
- Лететь.
'Само собой... То есть счастливого пути!'
Два корабля - земной и инопланетный - стартовали одновременно. На Сахарском экспериментальном космодроме опустился только один корабль - наш.
Чрезвычайное положение на всей планете объявлено не было, но еще в полете Дашков успел распорядиться, чтобы все следящие системы космодромов, обсерватории, метеостанции, а пуще всего - Служба охраны озонового слоя, или, как ее коротко называли, СООС, не утроили, а удесятерили свою бдительность. Как чувствовал старик. И когда Хори Хасэгава вкупе с Соней Деа принялись скорбеть по поводу отбытия инопланетянина в родные края, он пожал плечами и коротко велел: 'Ищите лучше'.
Искать принялись на славу, и не прошло получаса, как с Земли Королевы Мод, из городка Санта-Фэ и окрестностей поселка Щебетовка на восточном побережье Крыма уже пришли сообщения о посадке неопознанного тела. В первом и втором случаях это были обычные аномалиты, или, как их называли в старину, 'летающие тарелочки', а вот в третьем деваться было некуда: это был он, голубчик. Дашков даже руки потер, хотя обычно не допускал ни лишних слов, ни жестов.
- Как давно он сел? - спросил Ласкарис, не разделявший оптимизма своего друга.
'Один час двадцать три минуты назад, - пророкотал кибер- ответчик. - С момента приземления наблюдение снято'.
- Вот именно, - сказал Ласкарис. - Теперь ищи ветра на Черноморском побережье...
- Чтобы его искать, надо еще до указанного побережья добраться, - резонно заметил Вепке. - Хотя... Наш гость проявлял завидную резвость на Луне, а вот каково ему будет в многопудовом скафандре здесь, в условиях земной тяжести?
- Увидим, - лаконично заключил Дашков. - Ты все равно останешься, вон что с тобой посадка сделала. Нельзя тебе больше летать. А мы сейчас выжмем из машины... машина готова?
Все было готово.
'Внимание, Щебетовка! - Дашков задержался перед микрофоном. - Может, он уже покинул корабль - я бы на его месте так и сделал, - но если нет, то постарайтесь все время держать его под наблюдением... Почетную встречу организуйте, что ли. В национальных костюмах, с цветами и песнями. У вас же там полно студентов на летней практике - пусть проявят сообразительность. Но чтобы ни к одному ребенку его не подпускать!'
С тем суперскоростная машина и взмыла в воздух. Но там, куда они направлялись, все было тихо и спокойно: корабль - 'волнушка' стоял в тенистом ущелье, заросшем орешником, но известная уже всему миру массивная тускло-серая фигура ни вблизи его, ни на побережье не появлялась.
Добровольцы из студенческих отрядов и окрестных детских лагерей уже оцепили импровизированный 'космодром', а с минуты на минуту должны были прибыть карантинные и аварийные службы - так называемые штурмовые бригады, подчиненные лично Дашкову. Он вызывал людей, технику; если бы на Земле еще существовали войска, он направил бы сюда... как это называлось... несколько дивизионов. Или дивизий? Странное, визгливое понятие, несомненно относящееся к области ручного пиления чего-то душистого, оставляющего оскомину во рту, а на ногах - тончайшую осыпь еще теплых опилок... Клейкость обломанного сучка... Паутина протянувшейся от среза смолки...
Он вздрогнул и очнулся. О чем это он? Вот уже несколько десятилетий он не позволял себе не только лишних слов или движений - посторонней мысли. Он, Петр Дашков, член Высшего Координационного Совета.
Вот именно. Все эти распоряжения отдавал не Петр Павлович Дашков, это выполнял свои функции член Совета. Дашков ли, Иванов или Сидоров - не имеет значения. А Петр Павлович, привалившись надкрыльями острых лопаток к амортизирующей спинке, прекрасно знал, что все это бесполезно: гость давно и результативно ускользнул от их непрошеного внимания, он честно делает свое дело - ищет следы своего неуловимого и грозного, но совершенно не опасного для землян 'разбойника'. Если бы он нуждался в помощи, он так и сказал бы Фаттаху или Первееву: помогите, мол, братцы. Да, именно так: Джангу или Левушке, а не ему, члену Совета. А может быть, это и правильно: встретились впервые парни с разных планет и обошлись без всяких там представительств и церемоний, а сразу же принялись за дело.
Но всего этого не объяснишь двадцатилетним энтузиастам, расположившимся в наскоро разбитом палаточном городке вблизи корабля пришельца. Эти будут упорно ждать - и день, и два, и десять, и двадцать...
Дашков ошибался на два дня.
Двадцать второй день пребывания на крымском берегу начался как обычно: пробежка в сопровождении окрестных собак, купание в похолодавшем сентябрьском море,
