том, что королю будет оказан в Бордо совершенно такой же прием, какой ему обычно оказывают все прочие города его королевства; что выдержавшие осаду войска могут покинуть город и беспрепятственно пойти на соединение с армией г-на де Тюренна в Стене; что все привилегии города Бордо и его Парламента будут сохранены; что Шато-Тромпетт должен остаться в развалинах; что Принцесса и герцог Энгиенский могут удалиться в Мурон. где король будет содержать весьма незначительный, необходимый для их безопасности и отобранный по их усмотрению гарнизон; что герцогу Буйонскому не возбраняется отбыть в Тюренн, а герцогу Ларошфуко - к себе, однако без права отправлять обязанности губернатора Пуату и без всякого возмещения за его дом в Вертее, {87} снесенный по распоряжению короля.
Когда Принцесса и ее сын в сопровождении герцогов Буйонского и Ларошфуко покидали водой Бордо, {88} чтобы высадиться в Лормоне и оттуда сухим путем проехать в Кутра. им повстречался маршал Ламейере, направлявшийся на барке и Бордо. Он пересел на судно Принцессы и предложил ей сначала проследовать в Бур для свидания с королем и королевой, подав ей при этом надежду, что, быть может, просьбам и слезам женщины будет даровано то, в чем нашли должным ей отказать, когда она домогалась своего силой оружия. При всем нежелании Принцессы предпринять эту поездку, герцоги Буйонский и Ларошфуко убедили ее побороть себя и внять совету маршала Ламейере, чтобы никто не мог ее упрекнуть в упущении хотя бы какой-то возможности добиться освобождения Принца, ее супруга. Они рассудили также, что подобная встреча, которая не могла быть заранее согласована ни с фрондерами, ни с герцогом Орлеанским, несомненно посеет в них беспокойство и может повлечь за собой весьма существенные последствия. Маршал Ламейере вернулся в Бур оповестить о предстоящем прибытии Принцессы и ее сына. Это столь внезапное изменение обстоятельств повергло в изумление Мадемуазель {89} и заставило ее счесть, что слишком многие вещи обсуждаются за спиною ее отца. Это мнение укрепили в ней и продолжительные беседы с глазу на глаз, которые герцог Буйонский и герцог Ларошфуко, каждый в отдельности, имели с Кардиналом, намереваясь склонить его к решению освободить принцев или, по крайней мере, заронить в герцоге Орлеанском подозрение на его счет. Между собою они столковались о том, чтобы говорить с Кардиналом в одинаковом духе, и оба сказали ему, что своим освобождением Принц будет обязан Кардиналу тем больше, что исход войны нисколько не вынуждал его к этому шагу. Они указали также, что образ действий фрондеров должен раскрыть Кардиналу их замыслы и что те стремятся иметь в своем распоряжении принцев лишь для того, чтобы объединиться с ними в совместной борьбе против Кардинала; что хотя гражданской войне в Гиени положен конец, однако стремлению разжечь ее снова, и притом во всем королевстве, конец будет положен не раньше, чем окончится заключение принцев. Они добавили к этому, что весь народ и все парламенты королевства объединятся ради столь правого дела и что оно будет поддержано и той партией, которая только что завершила войну. Но они сказали ему и о том, что в его власти отвратить столькие бедствия, выпустив на свободу принцев и тем самым связав их прочными узами с интересами королевы и его собственными. Хотя этот разговор тогда мало подействовал на Кардинала, он все же частично повел к тому, что наперед замыслили оба герцога: п герцоге Орлеанском и во фрондерах он заронил подозрения, и, утратив надежду заполучить в свои руки принцев, они решили искать новые способы избавиться от Кардинала.
Вот так и закончилась бордоская война. {90} Быть может, вызовет удивление, как герцоги Буйонский и Ларошфуко дерзнули ее начать и каким образом два частных лица без крепостей, без войск, без денег и не выдвигая никакой иной цели, кроме освобождения принцев, смогли выдержать эту войну, и притом в ту пору, когда все-королевство находилось в беспрекословном подчинении у короля, а герцог Орлеанский и фрондеры действовали заодно с Кардиналом, чтобы раздавить. Принца. Но отнюдь не менее поразительно, что крепость, открытую во многих местах, оба герцога, располагая столъ малыми силами, сумели отстоять от внушительной армии, которую возглавлял маршал Ламейерс при верховном руководстве кардинала Мазарини и которую к тому же поддерживало присутствие короля; что за тринадцать дней натиска осаждающие не смогли овладеть укреплением, созданным из навоза и бочек и не имевшим ни рва, ни бруствера, и что в течение всего этого времени для обоих генералов неизмеримо опаснее были враждебные им группировки в народе и Парламенте, чем армия осаждающих. К этому можно еще добавить, что в дни этой обороны герцогиня Буйонская находилась в заключении; что мать, жена и дети герцога Ларошфуко были лишены крова; что его поместья подверглись разграблению, а дома были срыты.
Пока дела обстояли описанным образом и старания двора были направлены на усмирение беспорядков в Гиени, г-н де Тюренн извлек из отлучки короля немалые выгоды. Он вынудил испанцев предоставить ему командование над частью их войск, а также поиск герцога Лотарингского; {91} он присоединил к ним все то, что ему удалось сохранить из войск Принца; он был полновластным хозяином Стене и не имел противостоявшего ему неприятеля. Таким образом, ничто не препятствовало ему вступить в пределы Франции и добиться там внушительных успехов, если бы не обычное для испанцев отвращение к замыслам подобного рода, поскольку они страшатся подвергать свои войска превратностям случая ради выгод, которые их непосредственно не касаются, равно как и ставить себя в положение, когда могут оказаться нарушенными сообщения с подвластными им областями. Вот почему, осадив Музон, взятый ими {92} после затянувшейся на месяц осады, они сочли, что с них хватит. Тем не менее г-н де Тюренн преодолел все эти помехи и с величайшим трудом заставил испанцев пойти прямиком на Париж, надеясь, что его присутствие с этими силами вызовет достаточно смятения и разброда, чтобы доставить ему возможность предпринять многое. В то время и приверженцы Принца также начали составлять всевозможные планы, как вызволить его из заключения. Герцог Немур открыто объявил себя сторонником Принца, и наконец все, казалось, споспешествовало замыслам г-на де Тюренна. И вот, чтобы не упустить столь благоприятно сложившейся обстановки, он вступил в Шампань и сразу же захватил Шато-Порсьен и Ретель, оказавшие весьма слабое сопротивление, после чего продвинулся вплоть до Ферте-Милона. Но, узнав там о перемещении принцев в Гавр-де-Грас, испанцы не пожелали идти дальше, и г-н де Тюренн принужден был вместе с армией возвратиться в Стене. Все же он распорядился укрепить Ретель и оставил в нем испанский гарнизон во главе с делли Понти. {93} Он полагал, что, ставя начальника над крепостью, ставшей исключительно важной, нельзя сделать лучшего выбора, как препоручив ее человеку, который со славою защитил три или четыре наиболее значительных крепости Фландрии.
Известия о только что рассказанном мною ускорили возвращение двора. Фрондеры, действовавшие, пока принцы находились в Венсенне и в Маркусси, заодно с Кардиналом в надежде заполучить их в свои руки, полностью утратили эту надежду, узнав о перемещении их в Гавр. Свое недовольство Кардиналом они тем не менее скрыли под личиной того же самого поведения, какого держались ранее, дабы скрывать свое сближение с ним. Хотя со времени заключения принцев они постарались неприметно извлечь из своего примирения с Кардиналом все, что только могло пойти им на пользу, все же, чтобы сохранить свое влияние на народ, они, с согласия Кардинала, стремились внушить всем и каждому, что нисколько не оставили своего былого намерения добиться его падения. Таким образом, то, что сначала делалось фрондерами по уговору с Кардиналом, теперь, когда они по-настоящему захотели сбросить его, послужило им против него. Их ненависть к нему возросла еще больше из-за заносчивости, с какою он после своего возвращения стал относиться ко всем. Он с легкостью сам себя убедил, что, переместив принцев в Гавр и усмирив Гиень, вознесся над всеми партиями и группировками, из-за чего пренебрег теми, в ком больше всего нуждался, и помышлял лишь о создании сильной армии для отвоевания Ретеля и Шато-Порсьена. Начальствование над нею он вручил маршалу Дюплесси-Пралену, {94} которому повелел со всею поспешностью выступить с задачею обложить Ретель, решив прибыть к армии под конец осады, чтобы присвоить всю славу победы.
Г-н де Тюренн сообщил испанцам о замысле Кардинала и приготовился ему помешать. Делли Понти поручился, что сможет держаться достаточно продолжительный срок, и г-н де Тюренн, основываясь на этом, совместно с испанцами принял необходимые меры для оказания ему помощи. Он решил поспешно двинуться к Ретелю с целью вынудить маршала Дюплесси снять осаду или чтобы напасть на его размещенные в некотором удалении войсковые квартиры. Но трусость или измена делли Понти, который продержался на шесть дней меньше обещанного, не только сделала бесполезным замысел г-на де Тюренна, но и вынудила его сразиться в невыгодных для него условиях. Маршал Дюплесси, усилившийся благодаря прибытию подкреплений, двинулся с опережением в один переход, так что, не имея возможности уклониться от неприятеля, г-м де Тюренн вступил в бой, выказав много доблести, но потерпев неудачу. {95} Тогда он рассудил, что нужно как можно скорее отправиться к графу Фуенсальданья, {96} не только чтобы успокоить его и склонить к новым усилиям, но и для того, чтобы не подать повода испанцам
