усматривая в нем государственную измену. Что до меня, то я не стану ни осуждать его, ни защищать: я только укажу, истины ради, на то, что г-н де Марсен, с давних пор связанный с Принцем, получил от него под начало Бельгард, одну из его крепостей; что в дальнейшем Принц не только удержал его у себя на службе, но даже добился для него назначения вице-королем Каталонии и, кроме того, доставил ему должность коменданта Тортосы, где тот служил королю с выдающимся усердием и успехом. Однако, когда Принца подвергли аресту, арестовали и г-на де Марсена, вменив ему в вину только то, что он был ставленник Принца. Больше того, его должность коменданта Тортосы передали Лонэ-Гренгеньеру, который вскоре потерял этот город. Заключение г-на де Марсена длилось столько же, сколько заключение Принца, и, выйдя на свободу, он остался без должности и занятий. Впоследствии дела в Каталонии пошли все хуже и хуже, и, поскольку двор колебался в выборе человека, способного навести там порядок, на эту должность, теперь уже во второй раз, Принц предложил графа Марсена, а герцог Ларошфуко со своей стороны указал на него Летеллье, тогда как сам Марсен не приложил к этому никакого старания. Он не имел возможности ни отложить свой отъезд в Каталонию, ни выждать, пока разъяснится крайне запутанная картина происходившего при дворе и долженствовавшего, по всей вероятности, повести скорее к примирению, чем к гражданской войне. Итак, Марсен выехал к месту своей новой службы, полностью обязанный ею Принцу и еще теснее связанный с его партией назначением на должность коменданта Стене, которую Принц незадолго пред тем, после смерти Ламусса, ему предоставил. Таким образом, можно сказать, что поступок графа Марсена имеет два совершенно различных лица: те, кто посмотрит на графа как на бросившего доверенную ему королем провинцию, сочтут его изменником; те же, кто поразмыслит над неукоснительными и почти нерасторжимыми обязательствами, которые он имел в отношении Принца, сочтут его порядочным человеком. Среди людей здравомыслящих найдется лишь немного таких, кто решится сказать, что на нем тяготеет вина, и столь же немногие решатся объявить его невиновным. В конце концов, и порицающие его, и расположенные к нему сойдутся на том, что его можно лишь пожалеть, поскольку он оказался в неотвратимой необходимости пренебречь либо тем, либо другим своим долгом.
Двор, как я сказал, пребывал тогда в Пуатье, и первое место в управлении государством принадлежало по видимости г-ну де Шатонефу, хотя на деле все по-прежнему оставалось в руках Кардинала. Тем не менее образ действий названного министра - твердый, решительный, благожелательный и прямо противоположный образу действий Кардинала - начинал снискивать одобрение его руководству и даже завоевал некоторое доверие в душе королевы. Кардинал был слишком хорошо об этом осведомлен, чтобы предоставить г-ну де Шатонефу время еще больше упрочить свое положение. Он счел, что его присутствие при дворе - единственное средство, какое он может противопоставить всем тем, кто вздумал бы выступить против него, и, предпочтя свои частные интересы государственным, доставил своим возвращением герцогу Орлеанскому и Парламенту ранее отсутствовавший у них предлог к объединению с Принцем.
Маршал Окенкур {33} получил приказание отправиться с двумя тысячами кавалерии к границе с Люксембургом, встретить там Кардинала и препроводить его туда, где будет находиться король. Кардинал беспрепятственно пересек королевство и прибыл в Пуатье, {34} такой же полновластный повелитель двора, каким был и ранее. Г-ну де Шатонефу постарались всячески показать, что он мало причастен к возвращению Кардинала, но во всем остальном внешне не замечалось никаких перемен, и явных знаков немилости г-ну де Шатонефу оказано не было. Больше того, Кардинал даже проявил по отношению к нему некоторую предупредительность, но г-н де Шатонеф опасался ему довериться и, совершенно правильно рассудив, что для человека его возраста и с его опытностью небезопасно и недостойно оставаться при отправлении государственных дел под началом своего врага, который будет располагать возможностью без конца подвергать его любым неприятностям и любым унижениям, задумал уйти со твоего поста. В качестве предлога он воспользовался тем обстоятельством, что после принятия по его совету решения отправить короля в Ангулем этот план, без его ведома, был изменен и тогда же принято решение двинуться к Анже и осадить его, против чего у него были бы возражения. Итак, испросив у короля отставку, он удалился в Тур.
Вскоре двор выехал из Пуатье и двинулся к Анже, в котором герцог Роган поднял народ; и этот город и вся провинция объявили себя на стороне Принца тогда же, когда герцог Орлеанский и парижский парламент объединились с ним против придворной партии. Вся Франция, казалось, замерла в ожидании исхода осады Анже, которая могла бы иметь весьма существенные последствия, будь оборона этого города более деятельной и достаточно продолжительной, чтобы задержать короля. Ибо, помимо того, что Принц смог бы овладеть лучшими крепостями соседних провинций, не подлежит сомнению, что пример герцога Орлеанского и парижского парламента был бы подхвачен наиболее влиятельными сословиями всего королевства, если бы двор оказался в необходимости снять эту осаду. Можно даже сказать, что в этом случае он был бы поставлен в крайне трудное положение, и особе короля угрожала бы прямая опасность, случись такая неудача в то время, когда герцог Немур, не встретив сопротивления, вступил во Францию во главе фландрской армии и старых войск Принца.
Эта армия переправилась через Сену в Манте, Герцог Бофор вместе с войсками герцога Орлеанского соединился с герцогом Немуром, и они двинулись вместе, ведя за собой семь тысяч пехоты и три тысячи кавалерии, к реке Луаре, где города Блуа и Орлеан {35} готовы были принять их сторону. Но потому ли, что Анже не был в состоянии обороняться из-за раздоров среди горожан, или, может быть, потому, что герцог Роган не захотел доверить свою жизнь и имущество шаткой верности схваченного колебаниями народа, он, после слабого сопротивления, передал эту крепость в руки короля, {36] получив дозволение удалиться в Париж к герцогу Орлеанскому.
Таково было положение дел, когда Принц выступил из Бержери {37} после более чем трехнедельного, как я сказал, пребывания в нем, причем за все это время граф Аркур, располагавшийся на том берегу реки в Тонне-Шаранте и полновластный хозяин наплавного моста, решительно ничего против него не предпринял. Тем не менее, поскольку Принц намного уступал армии короли и численностью и качеством войск, он захотел оградить себя от возможности быть поневоле втянутым в битву. Во избежание этого он двинулся к Рометту, удаленному от королевских войск на три лье, дабы иметь в своем распоряжении больше времени для принятия соответствующего решения, если они на него устремятся. Простояв некоторое время здесь на квартирах невдалеке без каких-либо существенных происшествий и видя, что не только не может добиться успеха в том краю, где находится, но даже не в состоянии оставаться в нем дольше лицом к лицу с графом Аркуром, Принц обратил свои мысли на то, чтобы сохранить за собой Гиень и укрепить державшие его сторону города. Итак, он решил повести туда свою армию, сочтя, что сможет вместе с тем удерживать некоторое время Сентонж, оставив, с одной стороны, графа Дюдоньона в его крепостях и испанцев в Тальмоне, а с другой - принца Тарентского в Сенте и Тайбуре, чтобы он снабжал их необходимым и тем самым было ускорено строительство укреплений. Отдав надлежащие распоряжения, он двинул свою пехоту и обозы в Тальмон, чтобы оттуда переправить их морем в Бордо, и, проделав и первый день со всей своей кавалерией весьма большой переход, остановился на второй в Сент-Андра, в четырех лье от Бордо, считая себя вне пределов досягаемости врага. Но граф Аркур, с крайней поспешностью следовавший за ним по пятам, подошел к его квартирам на расстояние видимости, когда Принц меньше всего помышлял об атом, и, без сомнения, овладел бы ими, если бы его передовые части вторглись в них не раздумывая. Но они построились в боевой порядок против Сент-Андра, тогда как другие его отряды напали на квартиры Балтазара, {38} который, дав им сильный отпор, отогнал их прочь и присоединился к Принцу, севшему на коня по первой тревоге. Некоторое время противники простояли друг против друга в бездействии, но ночь была темной, битки не состоялась, и Принц, не понеся потерь, отступил, обязанный своим спасением скорее чрезмерной осторожности неприятеля, чем своей собственной.
Граф Аркур далее за ним не последовал, и Принц, оставаясь при своем прежнем намерении пройти в Бержерак и принять меры к его укреплению, вступил в Либурн, комендантом которого был граф Мор; последнему он отдал распоряжение продолжить работы по строительству нескольких внешних верков. Одновременно с Принцем прибыл в Бержерак и маршал Лафорс со своим сыном маркизом Кастельно; {40} туда же явился и герцог Ларошфуко, возвратившийся с принцем Конти из верхней Гиени.
Это произошло в то самое время, когда в Бордо начали проявлять себя группировки и пристрастия, развалившие партию Принца и Гиени, разобщившие его фамилию, оторвавшие от поддержки его дела самых близких ему людей и в конце концов вынудившие его искать у испанцев убежища, за которое он и ныне, что ни день, отплачивает им множеством великих деяний, {41} уже не раз сохранивших за ними
