защебененную короткую дорогу, ведущую к пологому берегу реки. «Гранд Чероки» стоял посреди дороги между танцплощадкой и павильоном. Сам же Лёха в светло-коричневом кожаном пиджаке одиноко сидел за пустым павильонным столиком и, затягиваясь сигаретой, смотрел на свинцовую по-осеннему речку.
– Кого я вижу?! – будто от неожиданной встречи изобразил удивление Голубев и протянул Задову руку. – Здравствуй, Алексей.
– Здорово, Вячеслав Дмитрич, – Лёха широченной ладонью вяло пожал жилистую ладошку Славы. – Садись, поскучаем вместе. У меня в джипе завалялась непочатая бутылка «Сибирского бальзама». Для сугрева дернешь стопарик?
– В рабочее время не пью.
– Правильно делаешь. Я тоже за рулем не употребляю, чтобы гаишники не приставали с экспертизой: «А ну, дыхни!».
– Молодец. Чего заскучал?
Пухлощекое лицо Задова поморщилось словно от зубной боли:
– Обанкротился, бля, капитально.
– Давно?
– С августа начал чахнуть, как только молодые правители рубль уронили. Страшно подумать, что за один зеленый бакс теперь надо выложить почти два десятка наших деревянных. Скажи, где их взять?
Голубев указал взглядом на танцплощадку:
– Летом у тебя клиентов невпроворот было.
– То летом. Теперь, когда засентябрило, чтобы скакать под открытым небом, надо для куража минимум полбутылки заглотить. А я алкашей не пускаю на «скачки». Замкнутый круг получается.
– Расширяй мелкооптовый ассортимент.
– Кому он на хрен нужен! В райцентре не протиснуться между продавцов. Да и покупатели обезденежили. Государство никому ни ху-ху не платит.
– Зато начинал ты с размахом.
– Еще бы! Вложил весь свой капитал. На будущий год планировал биллиардную построить и лодочную станцию открыть. Теперь все планы женским органом накрылись. За зиму ничего от моих трудов не останется, – Задов показал на арку в конце дороги. – Там вон для украшения между столбиками висела привезенная из Новосибирска якорная цепь весом полтонны. Какие-то, извиняюсь за выражение, хуйвэнбины сначала завязали ее таким узлом, что хрен развяжешь, а потом и вообще уволокли.
– Грустная история.
– Почти, как у Шекспира: нет повести печальнее на свете… Сижу вот и размышляю, каким маневром вывернуться из кризисного положения.
– Разве, кроме покойного Писмаря, некому тебе помочь? – закинул удочку Голубев.
Задова будто укололи:
– А что Писмарь?..
– Он ведь финансировал твою развлекательную программу.
– Ты чо, Дмитрич?.. – Лёха уставился Славе в глаза. – С катушек съехал?
– Нет, с дуба рухнул, – отшутился Слава.
– Ага, с дуба падают листья ясеня… Дальше знаешь этот стишок?
– Знаю.
– Ну, а чего Писмаря мне клеишь?
– Того, что он приезжал на ночные застолья в твой стриптиз-магазин, – наугад сказал Голубев.
– Из сплетен взял или своими глазами видал?
– Если бы не видел, не говорил, – опять слукавил Слава.
– Ну и глазастый же ты… – Задов помолчал. – Пусть будет по-твоему. Приезжали иногда парни, чтобы на свежем воздухе оттянуться от дневных забот.
– Девочек ты им поставлял?
– Какие девочки в районной дыре? Из Новосибирска матильд привозили.
– Лоции Жемчуговой среди них не было?
– С какого угара Лоцка сюда поехала бы? Я ж могу про такую турпоездку мамке наябедничать.
– А вообще как она?..
– Шустрая экс-девушка.
– С чего взял приставку «экс»?
– С того, что в семнадцать лет девушек без приставки теперь не бывает, – Задов усмехнулся. – Ты; Дмитрич, чо?.. Сватать Лоцку надумал?
– Потерялась она неделю назад.
– Теперь ищешь, что ли?
