П–16 любопытно осваивает непонятное ему выражение. Двум первым словам он находит формальные аналоги в русском летописном словаре, третьему — нет. Он признает его тюркским и калькирует. «Аки пардужий шатер». Смысл его не удовлетворяет. Он вспоминает близкое к «уй» слово — «уйа» — гнездо (тюркское) и, полагая, что автор попросту недописал одну букву, «восстанавливает» ее и переводит: «аки пардужье гнездо».
Теперь это выражение относится не к князьям русским, а к половцам и общий смысл отрывка искажается до обратного.
Восстанавливаем текст:
«На реце Каяле тьма светъ покрыла: по Руской земли прострошася Половци.
О том, что войско Игоря после поражения «в море истопаша» сообщает Ипатьевская летопись.
О тонущих половцах известий там нет.
П–16 переводил для своего читателя те тюркские слова, которые сам мог различить и выделить в сплошном тексте. Но старые словесы русские (архаизмы) он не переводил, а пояснял, если значение им было хоть как–то понято.
Палеографами отмечена неоднократно черта, свойственная многим переписчикам — их активное отношение к лексике переписываемых произведений, склонность к добавлениям в тех местах, которые могут вызвать вопросы у читателя. Часто поясняются имена и архаические термины, не поддающиеся буквальному переводу. Например, переписывая «Историю иудейской войны» Иосифа Флавия, книгописец Кирилло–Белозерского монастыря Ефросин часто проявляет свою эрудицию. В главе, посвященной осаде Иерусалима, упоминается имя Тита, римского полководца. Ефросин считает нужным разъяснить читателям это имя. «Титъ же по градомъ постави стража» (К–Б, 53 л. 455).
«Титъ же
Или «Утро же въ 8 день горпия месяца солнце въсиавъ» (К–Б, 53, л.487).
«Месяц горпиа
Ясность местного смысла — вот главная цель переписчиков, и они ее достигают, даже если в некоторых случаях приходится идти на нарушение формы произведения и значительные дописки.
П–16 не был исключением: он вносит несколько отдельных пояснений к именам древним и терминам, и эти дописки попали в живой текст поэмы, может быть, по вине переписчиков XVIII века.
Рассмотрим случай, когда редакторский комментарий, попав в авторский текст, придал ему исторически ложное значение.
Бояре продолжают толковать сон Святослава:
Уже снесеся хула на хвалу,
уже тресну нужда на волю,
уже връжеса Дивъ на землю…
Переписав последнюю строку, П–16 засомневался. Все слова этого отрывка будут понятны читателям, кроме, пожалуй, одного — Дивъ. Если бы оно встречалось здесь впервые, можно было бы не беспокоиться: отношение к нему подсказано контекстом. Но беда в том, что имя–то употреблено уже второй раз. Причем, из содержания первого контекста можно понять, что Див — персонаж отрицательный. Див там вроде предупреждает врагов Игоря о нашествии.
Дивъ кличетъ връху древа,
велить послушати земли незнаеме -Влъзе и Поморiю, и Посулiю и Сурожу, и
Корсуню и тебе, Тьмутораканьскын блъванъ.
И вдруг здесь Дивъ выступает уже в явно положительной роли: его свержение расценивается как беда русского народа.
Можно понять смятение П–16. Он вспоминает производные «диво–дивное», несущие вполне добрые значения и решается пояснить этот термин. Подписывает его помельче — «
Красный девы въспеша на брезе
синему морю…
Переписчик XVIII века (Мусин–Пушкин) не узнает дописку П–16, вставляет ее в текст и разбивает по– своему:
Се бо Готскiя красный девы въспеша на брезе
синему морю…
Так появились знаменитые готские девы.
П–16 едва ли мог сам придумать «готских дев»: он этнонима такого попросту знать не мог. Но просвещенному переписчику Мусину–Пушкину готы были знакомы.
Итак, П–16 продолжает:
…Красный девы
въспеша на брезе синему морю,
звоня рускымъ златомъ -поютъ босоврамне,
лелеютъ месть Шароканю…
Наткнувшись снова на «босовран», П–16 отчаивается совершенно. Если выше они глаголили, то здесь они уже «поют» открытым текстом, как соловьи какие–то. Причем прямо указывается, что под босовранами надо понимать красных дев. А может быть, в этом слове и не вороны вовсе кроются? Он делает вторую попытку освоить термин и превращает его в сочетание — «босуви время», что довольно приятно согласуется с текстом. Возвращаться и переосмысливать предыдущий пример употребления этого, наконец, понятого выражения уже невозможно, П–16 примиряется и идет на подлог: чтобы не возникло ненужных параллелей «босуво время» и «босуви врани», он инверсирует последнее свое «открытие» и видоизменяет огласовку — «время бусово».
Так появляется знаменитое «время Бусово» в сочетании с «готскими девами», произведшее много шуму в славянской историографии. Отголоски этого «шума из ничего» слышны до сих пор.
…Бусурманские красные девы, которые радостно поют, звоня русским золотом, радуясь отмщению за Шарукана, деда Кончака, некогда потерпевшего сокрушительное поражение от русских (князя Святополка) — это отражение тощих вдов бусурманских, которые льют слезы (жемчуг) и нежат Святослава.
Отрицательная параллель очевидна: вдовы — девы, жемчуг — злато, нежность — злорадство, добрый врачующий совет вдов — жажда мести красных дев.
Таким образом, все символические образы мутного сна Святослава разъяснены боярами.
П р и м е ч а н и е
1. Слово о полку Игореве. Комментарий О. В. Творогова. М- Л., 1967, стр. 61.
2. См. подробнее: О. Сулейменов. Синие молнии и синяя мгла. «Простор». 1968, № 5.
3. Алексеев М. П. К «Сну Святослава» в «Слове о полку Игореве». В кн.: «Слово о полку Игоревен, М. — Л., 1850, стр.247–248.
4. Слово о полку Игореве. Комментарий О. В. Творогова, М. — Л., 1967, стр. 499.
5. Слово о полку Игореве. М., 1967, стр. 157.
6. Там же, стр. 70.
7. Там же, стр. 158.
8. См. подробнее: Ю. Немет. Два кипчакских географических названия в Венгрии в сб. «Исследования по тюркологии». Алма. Ата. 1969, стр. 26–33. Перевод с венгерского.
9. Слово о полку Игореве. М., 1967, стр. 160.
