Книга благонамеренного читателя

…Акишев обнаруживает металлическую чашу с надписью в кургане близ Алатау.

Во всех трех случаях, рассмотренных в отдельности, вне связи друг с другом, металлический сосуд остается просто сосудом, случайным предметом среди других случайных предметов могильной утвари. Но собранные вместе, они, дополняясь и поясняясь взаимно, неожиданно складываются, как рассыпанные литеры, в слово, прочесть которое мы уже в состоянии, но понять истинный смысл его нам ещё предстоит.

Я обращаюсь к Шумерам: более никто не придавал такого значения металлическому сосуду в погребальном обряде.

Сравните описание двух захоронений, между которыми лежат тысячи километров по горизонтали и тысячи лет по вертикали.

«Погребенный был одет в шелковую одежду. В изголовье покойника стоял серебряный сосуд с тюркской рунической надписью «Могучен» и «Хозяин–владелец»¹ .

«Труп лежал на правом боку. Вокруг талии был обернут широкий серебряный пояс. В руки покойника тысячелетия назад вложили чашу из самородного золота. Рядом с ней лежала ещё одна овальная, тоже золотая. На двух золотых чашах было выгравировано:

Мес–кала–дуг — герой благодатной страны»² .

Нить, неосторожно протянутая из Алтая в Шумер, была бы очень тонкой и ненадежной связью, если бы закономерность подобных захоронений с металлическим сосудом и там, и там не была бы подтверждена количественно.

Большая сохранность шумерских могил позволяет наблюдать священное отношение к металлическому сосуду. Во всех обнаруженных погребеньях чаша находится у руки покойника, чем и выделяется из среды других (неметаллических) сосудов.

«Эта женщина, очевидно, была высокого звания. Она носила драгоценный золотой убор. В руках эта женщина держала рифленый золотой кубок, украшенный резьбой».

«Умершие положены на бок и держат перед собой чаши (металлические). Над ними лежат глиняные сосуды»³ .

Отметим, что не все металлические чаши из шумерских погребении с надписями. Так же, как и на Алтае. Возможно, не надпись придавала чаше символическое звучание, а форма и металл.

Библиография алтайских писаных сосудов несколько обширней⁴ .

Как бы подчеркивая обрядовую важность этого предмета, все без исключения степные каменные бабы держат в руках сосуд. По сообщению Низами кочевые тюрки до принятия мусульманства, поклонялись Бабе с Чашей, как божеству.

Алтайцами изваяние на кургане было истолковано, как изображение покойника, и они превращают Бабу в каменного усатого мужика. Притом алтайские «мужики» держат сосуды именно той формы, которые находят в захоронениях этого района ⁵ .

Это поразительное соответствие форм металлических сосудов погребений и форм сосудов каменных изваяний замечает и Л. Р. Кызласов. Он предположил, что эти фигуры олицетворяли умерших⁶ .

Обозримый ареал распространения «мужиков с кувшинами» ограничивается Алтаем и Сибирью.

Из 58 обследованных А. Д. Грач истуканов Тувы, лишь три из них держат отчетливо вырезанные чаши, остальные — кувшинчики⁷ .

В южно- и западнотюркских степях находят курганных Баб с иной формой сосуда — чашей. Если и там соблюдалась зеркальная композиция, то следует предположить, что в этом районе ритуальным сосудом являлась чаша, а не кувшин⁸ .

…Шумерско–тюркская параллель подкрепляется, на мой взгляд, и тем, что своя Баба с сосудом была и в Шумере. Но та Баба, благодаря вавилонским письменным источникам, сохранила свою божественную функцию. По–вавилонски это — Иштор, богиня воскрешения. Мать Огня, восходящего солнца Тамуза. По мифу Иштор спускается в подземный мир, находит и оживляет Тамуза.

Сохранились статуэтки Иштор, где она изображена с сосудом, прижатым к животу.

Шумерский иероглиф — солнце, перейдя из графического в скульптурное воплощение, превращается в Чашу наклоненную.

У руки или у изголовья устанавливали полную чашу — гарантию воскрешения. Разбитая чаша — прожитый год. По количеству лет царя, предающегося ночи, кладут в могилу глиняные или деревянные сосуды. И разбивают. Металлический, небьющийся сосуд воплощает идею воскрешения.

Статуя богини воскрешения Ишторе с наклоненной чашей устанавливается над погребением.

Покойник уподоблялся солнцу–тамузу, Иштор должна была его воскресить. Поэтому она стоит над ним с его знаком — наклонной чашей. У кипчаков сохранились припевки «тамуз, тамуз, тамузук!», которые уже совершенно бессмысленно сопровождают любой текст народного стиха, не согласуясь с ним. Мне кажется — это остаток молитвы богу солнца Тамуз — самая употребляемая ее часть. Следы древних переднеазиатских молитв сохраняются в некоторых современных языках, именно в форме народной припевки. «Любопытны урартские (или хурритские) слова, сохранившиеся в припевках грузинских народных песен», — пишет И. М. Дьяконов, ссылаясь на свидетельство А. Сванидзе.

На курганах от Монголии до Венгрии стояли каменные бабы с чашами, образы богини воскрешения Ишторе. Это изваяние и было внешним атрибутом, символом тенгрианского захоронения.

Что отличает главную идею тенгрианства от идей позднейших религии? Вера в буквальное воскрешение, в продолжение жизни на земле в том же образе человеческом. Пройдешь через сон и очнешься 1) как сурок и трава (если ты сын земли), 2) как солнце (если ты сын Неба).

…В одной из аланских могил рядом с останками воина найдена уникальная бронзовая статуэтка, изображающая женщину с полной чашей. «Напиток» передан цветным стеклышком, вставленным в чашу сверху.

Археологи решили, что это «начельник боевого коня»: статуэтка имела бронзовую подставку с отверстиями. Кавказовед В. Б. Виноградов в книге «Тайны минувших времен», созданной в жанре поп– истории, толкует назначение этого любопытного предмета, не выходя за пределы могильника. Красота переведена в красивость. «Что символизировала эта фигурка, венчавшая голову боевого коня? Просто ли затейливая выдумка рассказчика или выражение сладкой мечты воина о той встрече, которую окажут ему соплеменники и его подруга по возвращении из дальнего набега? Наверное, последнее ближе к истине. Она протягивала ему чашу, полную напитка, который утолит жажду, придаст новые силы, прибавит витязю храбрости во время его свидания с любимой».

«Затейливая выдумка рассказчика» может обернуться для истории алан близким знакомством с культом богини воскрешения с солнечной чашей.

Можно и из других более академических источников приводить примеры вульгарного истолкования обрядовых реалий, чтобы подкрепить примерами, увы, уже не предположение, а определенный вывод: история вкладывает в руки своих «представителей» поэтические метафоры, которые в прочтениях историографов, как правило, превращаются в утиль, кухонную утварь, знакомую специалистам по коммунальному быту XX века н.э.

Ибо, по распространенному мнению, символами могут быть лишь символы. Крест, например, или полумесяц⁹ .

Так как древние погребения являются сейчас основными, если не единственными источниками исторического материала, такое отношение к нему не может не сказаться отрицательно на общем состоянии историографии. В инвентаре погребений воплощены философские представления древних.

П р и м е ч а н и я

1. Потапов А. П. Очерки по истории алтайцев. М„ 1953, стр. 27–90.

2 Церен Э. Библейские холмы. М., 1966 стр 188

3 Церен Э. Библейские холмы. М„ 1966, стр 170, 187.

4. Радлов В. Сибирские древности // 3ВОРАО, т. VII, 1893, стр. 185–186. Труды Гос. Исторического музея выпуск I, 1926. П. М. Мелиоранский. «Два серебряных сосуда с енисейскими надписями» // 3ВОРАО, т. XIV, 1902, стр. 18. Его же: «Небольшая орхонская надпись на серебряной крынке