Занавес над дверью заколыхался. На пороге вырос старый садовник Салим. Эмир задумчиво взглянул на него и подумал; 'Наверное, и этот принес известие о какой-нибудь измене'.
Он кивнул старику головой и приказал:
- Говори, Салим, говори!
Садовник еще раз низко поклонился.
- Несколько дней тому назад, - начал он, - ваш старый слуга был вынужден совершить неблаговидный поступок. Чистота, благородство и честность семьи эмира вне всякого сомнения. Однако мне пришлось отнести письмо вашей дочери Гатибы-ханум молодому гянджинскому поэту по имени Ильяс.
Эмир Ннанч залепил старому садовнику оплеуху.
- Негодник, ты сообщаешь мне об этом после того, как отнес письмо?! А где ответ молодого человека? Ты получил его, принес мне?
- Нет, да буду я вашей жертвой, - дрожа от страха, пробормотал Салим. - Он не передал мне ответа!
- Если Ильяс напишет ответ, немедленно неси его ко мне. Предатели! Ублюдки! Пошел вон с глаз моих!
Салим удалился.
Эмир Инанч, стоя посреди комнаты, обхватил голову руками и простонал:
- Яблоко от яблони недалеко падает. Кругом - измена! Коварные враги пробрались и действуют в моем дворце. Никто ничего не узнает, если в один прекрасный день они умертвят
меня в моей постели.
Вскоре по одному начали приходить привратники, повара, портные, стражники и прочие служители дворца. Они доносили. эмиру обо всем, что им удалось узнать за день.
Наконец правитель Гянджи опять остался один. В сердце его по-прежнему бушевала ярость. Он достал из кармана государственную печать, впился в нее глазами, а в голову все продолжали лезть гневные мысли. Ему представилось, как катиб Мухаким Ибн-Давуд обнимает его любимую жену!
-- Ах, Мухаким, Мухаким!- прорычал он в ярости.
В комнату поспешно вошел Марджан.
Эмир, увидев преданного слугу, приказал:
- Ступай, быстро позови ко мне Мухакима Ибн-Давуда.
Марджан вышел.
Воображение эмира снова принялось рисовать картины измены жены.
- Бессовестная тварь! - кипел он. - Она никогда не любила меня, даже тогда, когда выходила за меня замуж. Отец халиф принудил ее к этому браку. Значит, лежа в моих объятиях, она думала о другом! Она и во сне произносит имя другого! Я не раз замечал: целуя меня, она закрывает глаза, будто грезит о ком-то. В свое время, когда положение халифа было шатким, меня уговаривали взять ее в жены, а сейчас мы поменялись ролями с ее отцом, и моя судьба зависит от него.
Ярость эмира Инанча начала постепенно угасать. Он спешил как-нибудь оправдать жену, утешить свое оскорбленное самолюбие.
'Во всем виноват катиб, - говорил он сам себе. - Она- женщина. Кому неизвестна женская глупость? Всему виной Мужчины. Они совращают женщин. Женщина - слабое, глупое существо. Ее можно простить. Но как посмел этот презренный негодяй опозорить своего господина?! Ведь он сидел со мной за одной скатертью, ел мой хлеб!..'
Открылась дверь Вошли верный слуга и телохранитель эмира Марджан и катиб Мухаким Ибн-Давуд.
- Садись, Мухаким, садись, - обратился эмир Инанч к секретарю как ни в чем не бывало. - Есть кое- какие дела. Ты будешь писать.
Мухаким Ибн-Давуд достал калемдан, положил его на доску, на которой писал, вынул из-за кушака* сверток бумаги, оторвал лист и уставился глазами в рот эмира.
______________
* Кушак- пояс.
Эмир Инанч прошелся по комнате.
- Пиши, - сказал он наконец. - Повелеваю министру дворца и нашему визирю*, уважаемому Тохтамышу, в течение недели подготовить и снарядить в путь рабынь, предназначенные для отправки во дворец халифа багдадского. Халифу будут отправлены следующие рабыни: Дильшад, Сюсан, Зюмрюл, Шахин, Солмаз, Шамама и Бахар.
______________
* Визирь-высший сановник в некоторых странах мусульман Востока.
Когда катиб кончил писать, эмир поставил внизу свою подпись и вернул фирман Мухакиму Ибн-Давуду.
- Приложи печать и тоже подпиши.
Бледный от страха катиб принялся шарить по карманам, разыскивая печать, несколько раз заглянул в свой калемдан. Не найдя печати, он с мольбой в голосе обратился к эмиру:
- Я оставил печать дома. Разрешите, я схожу и принесу ее. Эмир заскрипел зубами.
- Ты уверен, что оставил печать в своем, а не в чужо:л доме?
У катиба недоуменно вытянулось лицо.
- Как это в чужом?
- Да, в доме своего благодетеля, в доме эмира Инанча, который поднял тебя из грязи на такую высоту! Презренный, неблагодарный катиб! Если тебе была недорога честь эмира Гянджи, ты хотя бы с уважением отнесся к чести халифа багдадского. Ведь ты считаешь себя благородным арабом. На-вот она, твоя печать! Ты потерял ее в комнате моей жены, в комнате безрассудной женщины, продавшей мою честь. Неблагодарная тварь! Я старался возвеличить вас, пятерых арабов, в этом большом государстве. И вот результат! Вот награда за все мои труды! Вот она - благодарность!
Мухаким Ибн-Давуд затрепетал, как лист на ветру.
- Позвольте сказать, о эмир! О чем вы говорите? Я...?!
- Да, ты!
- Я никогда не посмел бы допустить подобного бесчестного поступка по отношению к своему благодетелю. Это клевета на меня. Вы должны расследовать!..
- Молчи! Поставь печать на фирмане.
Мухаким Ибн-Давуд принял от эмирй печать и трясущимися руками приложил ее к бумаге.
- А теперь верни печать назад! - свирепо закричал эмир. -Ты недостоин хранить ее! Эй, Марджан!
В комнату вошел телохранитель эмира.
- Я слушаю, хазрет эмир.
- Ступай и приведи сюда моих палачей Гейдара, Полада и Сафи. Да скажи, чтоб не забыли прихватить с собой плети и палки.
Марджан ушел.
Мухаким Ибн-Давуд, желая спасти себя от незаслуженной кары, заплакал и принялся умолять эмира:
- Пощадите! Мне ничего неизвестно. Я ничего не знаю. Кто-то оклеветал меня. Вы всегда успеете наказать меня, велите сначала произвести расследование.
Но эмир Инанч оставался глух и нем к мольбам катиба. Печать, найденная в комнате его жены, была для него неопровержимой уликой.
Вошли палачи с палками и плетьми, расстелили на полу кожаную подстилку, повалили на нее Мухакима Ибн-Давуда и начали срывать с него одежду. Наконец Мухаким Ибн-Давуд остался в одном нижнем белье. Один из палачей сел ему на Iолову, другой-на ноги.
Эмир приказал:
- Двести пятьдесят палок!
Причитания, мольбы и вопли Мухакима Ибн-Давуда взбудоражили весь дворец. Получив сто двадцать пять палок, Мухаким перестал причитать и лишился чувств. Палки падали на бесчувственное тело.
Жена эмира, услышав крики истязуемого, вошла, как она это делала обычно, чтобы освободить жертву.
Появление ее было неожиданным.
