усмешкой Абульулла, - но, может, другие проявляют интерес к твоим стихам и идеям и желали бы воспользоваться ими? Я считаю, если твоя поэзия действительно имеет ценность, пусть по твоей стезе идут другие. Ты говоришь, что не закончил стихотворение. Ничего нет страшного, допишешь потом.
Ильяс, не смея обидеть всеми уважаемого поэта Абульуллу, который к тому же был намного старше его, достал из-за пазухи тетрадь и прочитал незавершенное стихотворение, названное им 'Весна'.
Розы вешние прекрасны, излучая красоту,
Озаряют мир сияньем розы юные в саду,
Улыбается природа, улыбаются цветы,
Аромат цветочный льется на лужайки с высоты.
А фиалки, как невесты, заполняют вешний луг,
У цветов - помолвки, свадьбы, пир и празднество вокруг.
Соловьи на каждой ветке оглашают небосвод,
И грибы, и травы пляшут, собираясь в хоровод.
Птицы грянут песнь Давида, ветер вскинет звонкий рог,
В танец пустятся изгибы и обочины дорог.
Ильяс умолк и опять спрятал тетрадь за пазуху. Мюджирюддин, молодой поэт из Байлакана, поцеловал Ильяса в лоб и обернулся к собратьям по перу.
- Кто посмеет утверждать, что наш родной язык - не поэтический язык! воскликнул он. - Как благозвучно, выразительно, поэтично и живо это стихотворение! А ведь оно написано на нашем родном языке!
- Тонкость и прелесть стиха в такой же степени зависят от тонкости и богатства языка, на котором он написан, как и от искусства и мастерства поэта, - сказал Ильяс. - Истинно талантливый поэт может писать на любом языке, а бездарный - и на родном не напишет. Неужто все стихи, написанные на фарсидском языке, прекрасны и высокохудожественны?! И разве все арабские поэты так же велики, как Имраульгейс, Абу-Навас и Абулятахийя?!
Абульулла поддержал Ильяса:
- Выразить душу народа можно лишь тогда, когда пишешь на родном языке. Не случайно наши отцы и деды говорили; 'Поэт - есть язык народа'. Каждое стихотворение поэта, рожденного и живущего в народе, обязано выражать волю этого народа. Поэзия того или иного лица должна быть зеркалом, правдиво отображающим облик народа, среди которого живет сей поэт. Цену народа можно измерить только ценой его поэзии, его литературы.
Ильяс поцеловал руку Абульуллы.
- Вот и я это говорю, наш почтенный мастер! - радостно воскликнул он. В одном зеркале не уместиться лицам двух людей, но в одном четверостишии может уместиться душа большого народа. Что имеет народ, у которого нет поэзии на родном языке?! Языковую культуру народа создает и развивает литература. Поэт - это не только представитель культуры, но и защитник языка, на котором говорит его народ, это воин, охраняющий жизнь языка.
Захир, придворный поэт эмира Инанча, с пеной у рта принялся возражать Ильясу и Абульулле.
- Невозможно согласиться с тем, что вы утверждаете. Прежде всего необходимо сказать, что язык поэзии и литературы - это одно, а вульгарный язык, то есть язык, на котором
говорит народ, - совсем другое. Поэзия - продукт тонких, высоких чувств и потому должна быть достоянием лишь избранных. Домашний язык избранных семей - это великий язык, то есть фарсидский. Он обладает ценнейшими литературными достоинствами. Более того, этот богатый язык является одновременно и официальным, государственным языком. Если бы я ошибался, наш правитель не пригласил бы сюда из Ирана достопочтенного Камаледдина писать историю Гянджи.
Ильяс в ответ громко рассмеялся.
- Невероятно, чтобы эти слова были сказаны другом народа. Разве не каждому ясно, что стихи, написанные на вашем так называемом великом языке, азербайджанский народ сможет прочесть лишь благодаря переводу. Те же стихи, которые пишу я, читают все - ученые, знать, крестьяне, чабаны. О чем большем может желать поэт?!
В разговор вмешался Камаледдин.
- По-моему, стихи можно писать и на местном языке, но только тогда они не смогут, перелетев через высокие стены, проникнуть в шахские дворцы, стать достоянием их обитателей. А если даже они и залетят во дворец, их не пожелают читать. Таким образом, затраченный поэтом труд пропадет.
Лицо Ильяса сделалось суровым - мог ли он согласиться с подобным утверждением?!
-- Человек, называемый поэтом, - сказал он, - сочиняя стихи, не должен думать о том, сможет или нет, его поэзия перелететь через высокие стены падишахских дворцов. Поймите, стиха пишется не для десятка людей, живущих за высокими стенами, а для тысяч. Что касается проблемы фарсидского языка, могу сказать лишь одно: если хекмдары* и их придворные захотят читать нашу поэзию, мы можем наши стихи, написанные на родном языке, перевести на фарсидский язык. Но каждому следует хорошо запомнить: азербайджанцы могут пойти на уступки в любом вопросе, но не тогда, когда дело касается их родного языка.
______________
* Хекмдар-государь,владыка.
Спор затянулся.
Абульулла и Мюджирюддин незаметно ушли. Ни Захиру, ни Камаледдину не удалось навязать Ильясу свои мысли. Как только они почувствовали свое бессилие, их разговор принял явно назидательный характер.
- Ты - молодой поэт, - говорили они, - пишешь прекрасные стихи, кровь твоя горяча и бурлива, вдохновение - чисто и священно, но вот наш совет: тебе лучше не читать своих стихов в присутствии посторонних. Не затевай ни с кем подобных споров,- этим самым ты только лишишь себя высочайших милостей эмира и нашего атабека. Возьмись за ум. Ты обладаешь большим талантом, тебя ждут богатые подарки падишахов. Между прочим, ширваншах государь, Абульмузаффер - большой ценитель поэзии. Но он любит стихи, написанные только по-фар-сидски.
Ильяс старался сдержать себя, но это не удавалось ему. Какая наглость два иностранца открыто оскорбляют язык и литературу азербайджанцев, народа, культура которого ничуть не беднее культур их народов! Можно ли стерпеть такое, можно ли слушать их равнодушно?!
- Вы правы, я буду лишен милостей и подарков падишахов, - сказал Ильяс. - Это ясно, и не стоит об этом говорить. Подарки ждут тех, кто гнется в поклоне, кто льстит и заискивает. Мою же голову не согнуть ни ветру, ни буре. Ведь голова поэта - не крона ивы, которая вся во власти ветра. К тому же подарки - не цена поэзии. Подарки - это цена чести и самолюбия. Мои же самолюбие и честь за подарки не продаются.
Камаледдин затрясся в гневе.
- Неприятно слышать подобные слова из уст поэта. Это бунтарские мысли!
Ильяс улыбнулся.
- Согласен с вами. Поэт должен быть бунтарем. Поэт - не овца, которая пасется, пригнув голову к земле, в то время как мясник оттачивает нож. Более всего поэта должны тревожить звуки бичей, которые сгоняют народ на стройку базаров и имений в Хамадаке и Тебризе для новых атабеков. Нас, азербайджанцев, как стадо овец, перегоняют из Северного Азербайджана в Ирак и Хамадан. Я слышу стоны этих людей, и мое сердце обливается кровью. Разве господа Захир и Камаледдин не знают, что отправляемые на тяжелую работу аранцы мрут на чужбине, как мухи? Если вы не слышали об этом - могу рассказать. На строительство имения-дворца для Эльдегеза из Арана было угнано шесть тысяч человек, из которых назад вернулась только одна тысяча. Плетьми и палками их заставили покинуть родину и отправили на принудительные работы. Вас это сильно огорчает? Уверен, нисколько, потому что азербайджанцы - чужды вам. Один из вас иранец, другой-из Хорезма.
Спор продолжался долго.
Наконец Захир и Камаледдин попрощались и ушли.
Ильяс вернулся к своему любимому месту, сел на ствол поваленной ивы, достал из-за пазухи тетрадь и принялся заканчивать стихи о весне. Вдруг, подняв голову, чтобы взглянуть на бурные, стремительные воды Гянджачая, он увидел перед собой согбенного старца.
От неожиданности Ильяс вздрогнул.
