- Ну, уж раз так случилось, - сказал он, - то я хочу просить еще об одном.
- Пожалуйста, говори.
- Я очень прошу не спускать глаз с палана!
Я рассмеялся. Он был разочарован.
Это в характере тавризцев, раздразнить человека, вывести его из себя и довести дело до брани. Я же не сердился, не ругался, и это разоружило молодого тавризца.
Я постучал в дверь. На стук вышла девушка, одетая по-европейски. Окинув меня взглядом, она спросила.
- Что вам угодно?
- Гаджи-Али здесь живет?
- Да, здесь.
- Он дома?
- Дома.
- Я хотел бы его видеть.
- А кто вы?
- Я его брат.
Девушка с удивлением оглядела меня. Не зная ее, я не мог назвать другое имя.
- Если так, - нерешительно сказала она, - то подождите минуточку, я сообщу гаджи.
Девушка ушла. Через минуту вышел ко мне сам Гаджи-Али; за ним шла та же девушка. Я назвался. Обнялись, поцеловались.
- Он на самом деле твой дядя, - сказал Гаджи-Али девушке. - Он мне ближе родного брата.
Девушка протянула мне руку, и они оба, взяв меня под руки, провели в большую комнату, напоминавшую приемную богатого француза.
Они еще не пили утреннего чая. Мы прошли в столовую. На столе были расставлены всевозможные печенья.
Отказавшись от еды, я попросил чаю. Девушка принесла мне чай и лимонный сироп в красивом флакончике. - Я капнул несколько капель сиропа в стакан. Чай был на редкость вкусный.
Позвав слугу, Гаджи-Али что-то шепнул ему на ухо и отпустил. Чаепитие кончилось. Гаджи-Али разрешил дочери уйти.
Дочь Гаджи-Али училась в американском колледже.
Ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Высокого роста, полная, с большими черными глазами, светлым лицом и румяными щеками в оправе черных волос, она представляла из себя подлинный тип тавризской красавицы.
Первая во всем городе начав ходить открыто, она подвергалась всевозможным оскорблениям. Задевать ее на улице, пошло объясняться ей в любви, делать гнусные предложения - вошло в привычку тавризцев.
Она выдержала все это и отвергла требование моллы накинуть на себя чадру. Тавризские фанатики несколько раз угрожали ей смертью, запрещая ходить в американскую школу. Тавризский поэт Сарраф посвятил ей целый ряд любовных стихов, и девушка сохранила их у себя. Вот одно из них:
'Не распускай удил коня кокетства, - я жертва твоей головы!
Не играй бровью над черным глазом, - я жертва черных очей
и бровей!
Я несчастная темная туча, ты же ранняя весна.
Плакать должен я, ты не плачь - я жертва слез твоих глаз!
Ты хрусталь, в твоей чистой груди каменное сердце.
Источник моей жизни - жертва камня в твоей груди.
Кокетство твое, как страж, стоит и говорит 'не подходи!'
Во владеньях души твоей царя-царей, стража я - жертва!
Если бы ты хоть с маковинку имела влечение к Саррафу,
Все, чем я владею, - жертва одной этой маковинки!
Немного спустя, собрались Машади- Аббас-Али - торговец сахаром, Юсуф меховщик, Ших-Мамед-Али - мясник, Аскер - содержатель кофейни и другие. Они принадлежали к руководящим лицам тавризской революции. Познакомились. После долгой беседы я сказал им о своем желании повидаться с мучтеидом Сигатульисламом. Гаджи-Али и Мешади- Аббас-Али сообщили, что он ничего общего с революцией не имеет, но, видя мой интерес к этой особе, согласились устроить мне встречу с ним.
Я слыхал, что он свободомыслящий мучтеид. А от мучтеида требовать большего не приходилось. Несмотря на возражения руководителей, я все-таки считал нужным повидать его.
Меня интересовали его отношение к революции, роль, которую он играл в ней, и в то же время мне хотелось понять, на что он способен. Все это казалось мне вопросом большой важности.
Я знал о победе, одержанной Сигатулъисламом в религиозной борьбе с мучтеидом Мирза-Гасан-агой, который пользовался большим авторитетом в Тавризе и теперь находился в лагере контрреволюции.
Сигатульислам был ярым приверженцем одной из сект шиитского толка 'шейхи'. Секта эта образовалась в 1800 году на юго-западном берегу Персидского залива, в маленьком городке Эхса. Организатор этой секты Шейх-Ахмед из Бахрейна собрал вокруг себя тысячи мюридов и сторонников; распространив влияние на всю территорию Ирана и Ирака, он поднял свое учение на высоту религиозной школы.
Шейх-Ахмед не мог оставаться в маленьком городке Эхса. Громкая слава его не вмещалась в узкие рамки. В 1804 году он переехал в Кербалу и в продолжение нескольких месяцев сумел создать многочисленную религиозную общину.
После смерти Шейх-Ахмеда общиной этой стал управлять Ага-Сеид-Кязим из Решта.
Заменив Шейх-Ахмеда, который мнил себя толкователем шиитского учения, Ага-Сеид-Кязим разбил его секту на несколько групп, чем вызвал большое недовольство шейхитов.
Часть из них осталась в старой секте Шейх-Ахмеда, а часть перешла в новую секту - 'усули', выделившуюся из нее под руководством Ага-Сеид-Кязима. Один из самых способных учеников Ага-Сеид- Кязима Мирза-Али-Мамед-Баб основал новую секту 'бабистов'.
Сигатульислам которого я хотел видеть, в настоящее время руководил сектой ортодоксальных 'шейхитов'. Эта секта и раньше имела немало противников, а после появления Баба число их стало еще больше.
Отделение Баба от секты 'шейхитов' послужило причиной длительных религиозных распрей в Иране. И тут выступили на арену полчища врагов против секты 'шейхи' и рожденного ею сына - Баба.
Вот почему революционеров, работавших вместе с Сигатульисламом, мучтеидом секты 'шейхи', объявили еретиками - 'баби'.
Как ни сильно было наступление мучтеидов секты 'усули' Мирза-Гасан и Мирза-Керима Имама-Джумы против мучтеида секты 'шейхи' Сигатульислама, но последний, пользуясь своим влиянием в северном и восточном Иране, продолжал ожесточенную борьбу.
В годы революции борьба эта обострилась до крайности, так как мучтеиды секты 'усули' Мирза-Керим и Мирза-Гасан оказались в лагере контрреволюций. Это обстоятельство толкнуло Сигатульислама на сторону революционеров. Он вошел с ними в союз и, пользуясь их помощью, усилил борьбу со своими противниками.
Союз этот оказался выгодным и для революционеров; видя своего шейха на стороне революции, все его последователи - шейхиты - стали на ее защиту.
Гаджи-Али послал к мучтеиду слугу предупредить о нашем визите.
Дом мучтеида находился на берегу реки в районе Сурхабкапысы.
У ворот нас встретили несколько слуг. Сам мучтеид ожидал во дворе.
Вся эта встреча представляла собой образчик восточной дипломатии, применяемой важными персонами. Когда в дом приходит почетный гость, то для хозяина считается неприличным не почтить его вставанием на ноги, что в свою очередь как бы роняет достоинство хозяина. Поэтому именитые люди Ирана, зная о посещении гостей, встречают, их стоя, чтобы не вставать при их входе.
Вот из каких соображений мучтеид ожидал нас во дворе. Поздоровавшись с нами за руку, он сказал:
