лучше, если художники, пройдя мимо этих мелочей жизни, потрудятся над батальными картинами и огромными полотнами социальных катастроф.
* Как это называется? (Фр.)
СТРАНИЦА ЛЕТОПИСИ
В летописи отца Якова под знаменательной датой записано:
'В грозных и длительных событиях войны и внутрироссийских давно не брал пера летопис-ца, ныне же нарушаю сию скромность. Не мне, нижайшему, рассказать о происходящем, однако отметить обязан. Должны бы тысячи опытных и острых перьев начертывать происходящую историю, не упуская ничего для потомства. Может статься, что иные и пишут по чистой правде, держа листочки дома, чего в газетах быть не может, ибо там выискивают подходящее, толкуя с пристрастием, а прочее замалчивают и искажают.
Сокрушилось российское самодержавие, и ныне толпы народные, украшены бантами, гуляют по улицам. По Тверской прошли отряды солдат, смешавшись и в обнимку со многими гражданами, и офицеры помоложе тоже с ними. Полковники и генералы, видимо, не уверены и опасаются выходить из домов, во избежание снятия с них оружия и эполетов буйными гимназис-тами. А то видел воочию одного почтенного чиновника по судебного ведомству с сим же красным бантом, идущего по течению толпы, и даже рот разевал соответственно звукам народного пения, однако же, в переулок свернув, тот бант скоренько снял и сунул в карман, очевидно не будучи окончательно убежден в полной прочности. Цепляли и мне бантик, говоря: 'Будьте и вы с наро-дом, батюшка', на что я отвечал: 'Я и без бантиков с народом, будучи сам народ, ленточками же украшаться словно бы не по сану'. Тут один солдатик сказал: 'Тебя, старик, надо будет обстричь бобриком!' - другие же его упрекнули: 'Для чего охальничаешь! Нынче всем свобода!'
Итак - свершилось жданное. Удручен годами и слабоверием,- внесу ли в общую радость тень сомнения? Отчизне желаю счастья на всех путях, пуще всего - окончания губительных битв. На бульваре возле памятника знаменитому поэту Пушкину в кучке солдатской говорил речь приличного вида человек, призывал народ к войне до победного конца. И тут солдатик из толпы кричит ему 'А сам почему не на фронте?' - весьма последнего смутивши, но другие в толпе высказывали: 'Каждый служит по-своему', и вообще в сей первый вольный день явственно проявляют доброту и терпимость, что приятно отметить. Видимо, однако, что под свободой не разумеют иного, как конец всякой войне, что пред Богом скажу - естественно и осудить невозможно.
В сей наступающей новой жизни, ежели и подлинно наступит, завещаю молодым следить с пером в руке течение событий и на смену нам, верным свидетелям в дурную память уходящего прошлого. Часто думаю: сколь преобидно, что не дожил до победных дней покойный мой москов-ский знакомец и сибирский встречный Николай Иваныч, скиталец страждущий и тайный боец! Был бы при истинном празднике, всю жизнь на мечту о нем затратив! И однако, жертва судьбы роковой и суровой, утонул в теплых морях.
Близится и мне исчезновение в небытии. Довольно, о старче, скитаться по российским весям и городам, ища ответов жадному любопытству! Со многими другими скажу: ныне отпущаеши! Не объять будущего ни умом, ни догадкой,- к берегам каких рек прибьет наш государственный корабль. Хочу блага, страшусь новых бед, скорблю о возможности жертв напрасных. Ибо темен наш народ, по душе добрый: златую чашу, ему подносимую, не расплещет ли напрасно и выю свою, к рабству привычную, не подставит ли иным пущим деспотам? Да что гадаешь, поп, ничего не зная?! Книга будущего никому не раскрыта'.
Не от слабоверия и тягости лет праздник всея Руси оттенен для отца Якова сомнениями. Старый землепроход - одинаково знает он и город, и деревню, и столицы, и провинцию. Потол-кался достаточно в народе, поякшался со слоем образованным, сподобился соприкоснуться и с правящими верхами поскольку то доступно было простому и бесприходному, но ловкому и любопытством ведомому попу. При последнем наезде в Питер одним глазом видел знаменитого старца Григория Нового,* совсем незадолго до его гибели. Ужаснулся - и пришел в восхищение! Был сей старец якобы некий символ и мощи, и темноты, и великого ума и продерзости русского народа. Сколь сделал он того никакая боевая партия сделать не могла бы: выставил на всеоб-щий показ и явный позор ничтожество и гниение самых вельможных и неприкосновенных, раздел их в бане и вытолкнул на улицу на смех толпе! Уж если ставить кому памятник - то именно сему мудрецу и распутному мужику, истинному всея России минувшему самодержцу! Взяли его хитро-стью, отравой и пулями, насев на него, пьяного, справа и слева, великий князь, да знатный богач, да образованный умник, да думский шут,- и то едва совладали; добивали, яко живучего кота, сами трясясь от ужаса, потом тело в прорубь, одежду в огонь. А спроси теперь: подлинно ли убили его? Не встанет ли из воды, из огня и из земли сей огромной мужичище, не скажет ли про землю - моя! - и про власть - моя! - и не раскидает ли всех, как шелуху лущеного подсолнуха? Голова срублена вырастет на ее месте сто голов. Этот был побольше Степана Разина и Емельки Пугача, народных простаков. Этот - воистину символ грядущего, апокалиптический зверь!
Про свою встречу с Распутиным отец Яков в свое время скромно упомянул в дневнике; но не записал ни восхищения, ни многодумных своих догадок, которые пришли после. Не нашел таких слов - и не счел уместным в спокойной повести летописца.
'От сего числа летописи моей конец. Пусть смотрит дальше глаз зоркий, пусть пишет рука помоложе и поискусней. Ныне отпущаеши, Владыко, отца Яакова Кампинского на желанный и просимый покой!'
Так думал и так записал. Но разве руку живую удержишь от страсти ставить чернильные завитушки? Пока есть дыхание - будут и они. Пока, говорим, есть дыхание в старой груди любо-пытствующего попа, запутавшегося потертой рясой в винтиках и зубчиках истории. А впрочем - долго ли ждать полной отставки, отец Яков? Конечно, ныне Владыка весьма завален работой пишет отпуски миллионам усталых, да кстати, и тем, кто мог бы и подождать. Но как ни велика очередь - старому человеку местечко найдется!
* Знаменитого старца Григория Нового - точнее, Новых - наст. фамилия Григория Ефимовича Распутина (1872-1916) - крестьянина Тобольской губ., в качестве 'провидца' имевшего огромное влияние на царскую семью и двор. Убит в декабре 1916 г. в результате дворцового заговора.
ВАГОН
Шоссейная дорога подымается на дыбы и старается заглянуть в окно вагона, бегущего по насыпи; вытягивают шею тополя и ветлы, всматриваются издали горы и пригорки,- всем хочется увидать человека в вагоне. Человек в вагоне, скромно закусив консервами, ковыряет спичкой в зубах и едет быть великим в великой стране.
Мир еще не знает его примет: скуластое лицо, жидкая бородка, лысый череп; позже это лицо будут знать лучше, чем усы Вильгельма. Человек в вагоне или читает, или просто держит в руках книгу; он полжизни читает и четверть жизни пишет и говорит на темы прочитанного и написанно-го; часы, остающиеся на сот, он спокойно спит без сновидений. От природы он настолько лишен фантазии, что ему даже в голову не приходит его будущее величие; едет он просто полемизиро-вать и делать неприятности противникам его партии. А между тем ему предстоит сделать самый фантастический прыжок - из царства необходимости в царство свободы с грузом многомиллион-ного народа на плечах. Разбег для такого прыжка сделан до него другими; это существенно в смысле экономии сил, но для истории неважно.
С ним в вагоне едут другие, в большинстве - люди смущенные, так как вагон запломбиро-ван; швейцарская контрабанда из любезности пропускается на германскую территорию, но лишь транзитно: акт дипломатической мудрости и военного расчета. В сущности - излишняя поспеш-ность! Те же люди могли совершить круговой объезд, и от этого не изменилось бы ничто; наконец, они могли вообще остаться, вместе со скуластым поводырем,- и все-таки не изменилось бы ничто в предстоящем будущем, потому что, по верованиям этих людей, личность роли в истории не играет.
Багаж возвращающихся эмигрантов легок и наивен: смена белья, зубная щетка, подбор пус-тых агитационных брошюрок, с которыми жалко расстаться, и разделенные по рубрикам девизы: свобода совести, слова, печати, собраний и стачек, неприкосновенность личности и жилища, учредительное собрание, народная милиция. Кроме того, звонкая игрушка - диктатура пролета-риата, в которую, впрочем, никто серьезно не верит. Назло их неверию - из всего багажа оста-нется только эта игрушка, поскольку пролетариат может быть представлен в лице симбирского дворянина, лишенного сословных и иных предрассудков.
Единственный, кто совершенно не замечает и впредь не заметит саркастической усмешки истории,- скуластый симбирский дворянин. Великое счастье обладать умом абсолютной негибкости и полным отсутствием юмора! Скучнейшая фантастическая мысль, во всем находящая оправдание; живой мир кабинет публициста, живые люди - материал статистика. Личное бескорыстие человека без потребностей; органическая неспособность сомневаться; простота отношения к действительности, как бы ни была она
