невозможно! Видеть нужно очень много, и нужно куда-то затратить силушку, которая уже чувствуется и которой должен быть исход.
Взмах веслами. Только скрипнули в уключинах, лодку взбросило и подало вперед; зажурчала вода и за кормой разделилась надвое. Еще взмах - эхма!
И запела частушку своей деревни:
Дайте ходу пароходу,
Натяните паруса;
Я за то его любила
За кудрявы волоса!
А никакого милого еще и в голове не было. Но все придет - будет и милый.
Пока - крепло тело на парном молоке, а душа питалась здоровой рязанской природой: столько-то лесной смолы, столько-то речного простора, без счета солнца - и воздух полными легкими до дна!
ЧЕРЕДА ДНЕЙ
Как плывут по небу белые барашки - никто их не гонит - и уплывают в неизвестное - и никто их больше не видит,- так уходят пестрым стадом дни - и трудно угнаться за ними памятью. Каждый знает, когда зацвела или когда подломилась его личная жизнь, но в ее беге и сутолоке только вчерашний день очень памятен и только завтрашний очень важен, а самое главное - сегодня.
Был год четвертый, и был год пятый двадцатого века. Юноши тех дней теперь осторожно спускаются под гору, а взрослые тех дней стареют и убывают в числе. Прошлым называется великая война и последняя революция, а что было до этого - то уже история.
Юность Наташи Калымовой* совпала с героическими днями России, с ее самым первым пробуждением. Но та весна была так коротка и так быстро вернулись морозы, что именно молодые посадки и пострадали всего больше. Год четвертый был годом 'святого негодования', пятый - пылкого героизма и несбывшихся надежд. А когда на лобное место политической свободы прибежал, запыхавшись, человек тыла, ему ничего не осталось, как назвать толпу, расходившуюся с кладбища, смешным именем 'Думы народного гнева'. Но гнева уже не было, и народ притих. Под разбитым колоколом трепался наскоро, мочальной веревочкой подвязанный язык.
* Наташа Калымова - прототипом героини было реальное историческое лицо - Наталья Сергеевна Климова (1884-1917) - эсерка-максималистка, участница петербуржского покушения на П. А. Столыпина в 1906 г. Описание ее побега из тюрьмы, а также другие обстоятельства жизни имеют достоверную фактическую основу.
Лето девятьсот пятого года Наташа, как всегда, проводила в деревне. За прошлую осень и зиму она прослушала в Москве столько лекций, докладов и споров, что кружилась голова и не было возможности разобраться. Теперь, в деревенской тиши, отдыхала, взрослела и рассеивала туман. Героическое ее влекло, но в ее душе оно никак не укладывалось в программу и книжные истины. Те, кого называли вождями, меньше всего были похожи на былинных богатырей,были они худосочны, вихрасты, говорливы и лишены мускулов. Очень красиво и громко звучало слово 'народ'; но почему его, этого нового бога, нужно жалеть, как слабого и голодного ребенка,- этого Наташа никак понять не могла. В деревне Федоровке крестьяне жили хорошо, избы были крыты тесом, а не соломой, ничьи животы не пухли, коровы были у всех, а ранней весной и поздней осенью приречные мужики подрабатывали рыбачеством. Слушая московских ораторов, развивавших аграрную программу, Наташа видела перед собой золотые ржаные поля и заливные луга,- и уж тогда не могла следить за вязью пышных и напрасных слов. Однажды, слушая эсеровскую звезду, чернокудрого и черноглазого Непобедимого, невольно подумала: 'А отличит ли он рожь от овса и овес от гречихи? Или ему знакомы только книжные поля?' Но когда говорили о революционных подвигах, о вооруженной борьбе с властью,- это понимала и принимала как красоту борьбы неравной.
На курсах она больше всего увлекалась философией, напрягая мысль и путаясь в терминах. Но ее головке, отягченной толстыми косами, нужны были не стройность и логичность философских систем, а простые ответы на простые вопросы: о жизни и смерти, о разуме и вере, о загадке мироздания, о временном и вечном; прочтя две страницы ученическими глазами, на третьей она задумывалась о своем. Бога отвергла без особого труда, но поспешила сделать богом 'белокурого зверя'. И, раз его найдя, уже не расставалась с Заратустрой. Ее, как и всю тогдашнюю молодежь, увлекала, конечно, не столько сила мысли модного немецкого философа,* сколько поэзия его высокого озорства.
* Модный немецкий философ - речь идет о Фридрихе Ницше (1844- 1900), одном из основателей 'философии жизни', оказавшем большое влияние на социально-политические идеи XX столетия. 'Так говорил Заратустра' - книга Ницше, как. сказано в авторском подзаголовке, 'для всех и ни для кого'. Написанная в 1883-1885 гг., она произвела на читателей огромное впечатление, в частности, и мифом о сверхчеловеке - 'белокуром звере'. В данном случае речь может идти об одном из переводов на русский язык: Нами (1899) или Ю. М. Антоновского (1900, 1903).
К осени нужно было решить немало житейских вопросов. Если верить, то нужно, уверовав, действовать; если действовать - так идти до конца. И не по чувству долга, которое малоценно, а для того, чтобы куда-нибудь затратить силушку. Растворяться в словах и спорах, когда все курят и все говорят одновременно,- это для людей иной породы: с ними скучно и бесцельно! А если идти, то с теми, кто умеет действовать. Но таких людей Наташа еще не встречала,- хотя искала с жадностью. Где они, настоящие 'белокурые звери', те, кто смело нападают, бросают страшный снаряд и, оттолкнув руку палача, сами накидывают на шею петлю? Для кого революция - не спор о программах и не жалобная песня, а свободная и радостная жизнь? О них пишут и говорят,- но как их найти?
И думала:
'Они - герои, а я - самая обыкновенная девушка. Они - служители высоких идей, а у меня никакие отвлеченные идеи в голове не укладываются. Но я и не хочу быть героиней, я просто хочу жить полнее. А жизнь дана не для того, чтобы ее экономить и расходовать по капелькам. Все - так уж все, иначе постричься в монашенки и шептать молитвы. Но только это не по мне!'
Она, рослая, здоровая, голубоглазая, и вправду в монахини не годилась. И от черта, и от ладана была одинаково далека. Рязанские девушки полногруды и солидны: глаз не закатывают и на шею не бросаются. Но со скучными и расчетливыми людьми им тошнехонько, и долго стоять на месте они не могут и не хотят. Людей определяют на глаз и делят на настоящих и никчемных; с последними не по дороге.
Близких подруг и друзей у Наташи не было, хотя она никого не сторонилась. Но, выждав и высмотрев, могла избранного пожаловать и дружбой, и любовью. Это уж будет, значит, настоящий человек; пока его не было - да ведь и рано!
В те годы зачиналась новая русская история. Год был урожаен на молодых героев - но они народились не на японской войне, непонятной и бесславной; они народились в глубинах России, единицами и гнездами. И народились на скорую погибель,- чтобы оставить в истории красный героический след и подготовить будущее.
Все проходит - остаются книги. В книгах строчка за строкой нанизано то, что было, и то, чего быть не могло. За тысячу человек думает один, и с его пера стекает на бумагу недальняя мудрость и ненарочная выдумка. Будто бы вот в эти годы, вот этой мыслью жили в России все люди или уж, в крайнем случае,- все лучшие. А это не так: одним живет пьяный кучер Пахом, другим пастух деревни Федоровки, великий мыслитель и искусник по лапотной части, и еще совсем иным - городской человек. А старая липа в калымовском саду как росла тогда, так и по сей день дает цвет и не хочет сохнуть, и никак не убедишь ее, что важное случилось и описано в книгах парадными словами.
Поздней весной, уезжая из Москвы в отцовское поместье, Наташа упаковала в чемодан целые стопы книг, чтобы читать их летом на досуге. В городе эти книги только путали голову. Когда ехала, расписала свой летний отдых по часам и по отделам: первый отдел - задача философии, второй отдел философия греков, третий отдел - теория познания. Утром купаться, до обеда читать. А когда увидала Оку и дохнула речным воздухом, сразу поняла, что вся программа полетит кувырком.
На реке две зари: утренняя и вечерняя; а часов никаких нет. Ох, трудно будет с собой справиться!
Вот уже и лодка отчалила на свисток. А на берегу знакомая таратайка, и на козлах грузная копна человеческого тела - постаревший и осевший кучер Пахом.
Может быть,- кто знает? - это лето будет последним.
ЗЕНОН
Как хорош мир, если смотреть на него не из окна городского дома, не на мостовую с лошадиным пометом,- а стоя посреди лужайки или на берегу реки! Хорош и полон чудес. От одуванчика до кучевых облаков, от низкого полета зяблика до всплеска большой невидной рыбины,- прекрасен живой мир, вечно шепчущий, в тени прохладный, на солнце шевелящий волосы горячим дыханьем. И будто бы простой - а сам не простой, не раскрывающий всякому свою мудрость.
По страницам книги бегают световые зайчики. Кукушка считает года и мешает беседовать современной
