зеленых, полковников Козликина, Орлова и Ковалева, которые имели прямую связь с генералами Врангелем и Сергеем Улагаем, находившимися в Париже. Разведчик указал место встречи: хутор Тегинь. Дом, где собрались главари, был окружен. Смелый разведчик погиб во время этой операции, но гибель его одновременно стала и концом организованной борьбы всех бело-зеленых. Банды потеряли управление. Они таяли, исчезали. По горным селениям начались большие аресты укрывавшихся от возмездия.
В августе 1924 года в Армавире состоялся суд над 69 наиболее опасными бандитами.
В горах стало спокойнее. Но выстрелы не прекращались. По дорогам и лесам тихо крались браконьеры.
Мы решили осуществить свое намерение.
Строим на склоне горы Сосняки, в семи верстах от Кишинского кордона, большой загон, размером двести на двести сажен с крепкой оградой. Мечтаем заманить сюда четырех обнаруженных зубров с телком, если не летом, то зимой, когда с кормами будет хуже. В самом загоне у нас посеяна брюква, которую так любят зубры. Мы косим сено и ставим стожки опять же внутри ограды. Настроение приподнятое. Если эти зубры уцелеют и размножатся, то стадо начнет восстанавливаться.
В один из вечеров, когда над Главным Кавказом то и дело вспыхивала безмолвная зарница - эта усмешка неба, - до нас вдруг донесся выстрел, потом еще три кряду. Безмятежность как рукой сняло. Ужели новая банда в верховьях Киши?.. До рассвета все были в седлах. Задоров вырвался вперед.
Он и обнаружил на берегу ручья застреленного быка Чудо, а поодаль мертвого зубренка с разбитой головой. Сел возле него, руками закрыл лицо и застонал, как от боли. Потом вскочил - и бегом по ручью, куда уходили следы убийц. Мы поспешили за ним.
'Охотники' уже взбирались по боковине распадка наверх. Их было пятеро. Двое добрались до каменного уступа, вот-вот скроются. Телеусов вскинул винтовку и выстрелил. Один на уступе споткнулся, упал. Второй залег и открыл ответный огонь. Трое остальных бросили поклажу.
Их выручила темнота.
Но преследование продолжалось.
На этом заканчиваются записи самого Андрея Зарецкого. Привычный нам почерк в старой тетради с синим переплетом больше не встречается.
Описание дальнейших событий, связанных с заповедником, сделано другим лицом, разными чернилами и, похоже, от случая к случаю.
Кто вел дневник? Прямой ответ мы находим уже в первых строках следующей страницы.
'К запискам моего мужа, - написано здесь, - никто не прикасался почти три месяца, пока жизнь Андрея оставалась под угрозой. Лишь вчера доктор сказал, что опасность удалось отвести. Я вздохнула свободней и позволила себе короткий отдых. Убедившись, что Андрей спокойно спит, отыскала его записи и прочитала вот эту последнюю строчку: 'Но преследование продолжалось'.
Чтобы не утерялась нить событий, позволю себе уже собственными словами передать трагедию, о которой мне подробно рассказали егеря'.
...Далее Данута Зарецкая пишет.
...Они возобновили погоню рано утром. Прекрасные следопыты, егеря очень скоро обнаружили преступников в пихтовом лесу, тем более что те не могли уйти далеко: несли раненого. Но и сдаваться не собирались.
Началась перестрелка, тот лесной бой, где побеждает не обязательно сильнейший.
Вскоре один из браконьеров поднял руки. Каково же было удивление Алексея Власовича, когда он признал в пленнике своего соседа Циркунова! Не стерпел: ударил по лицу что было силы, закричал:
- Ты что же, Матвей, душу продал?!
От него узнали, что в шайке не те, на кого думали, не бандиты, а местные, хамышковские, которых жажда охоты увела в лес, а потом и сделала едва ли не убийцами.
Пленного заставили крикнуть своим, чтобы сдавались. В ответ началась стрельба. Озверели. Браконьеры уходили, огрызаясь. Но они не могли уйти. За лесом шла открытая луговина. Ни укрыться, ни убежать.
Воистину правда: поднявший руку на зверя уже не задумается поднять руку и на человека! Стреляли, ни на что не надеясь. Был ранен Кожевников. Егеря тоже поранили еще одного.
Лишь на опушке, поняв, что дальше хода нет, кто-то из негодяев крикнул: 'Сдаемся!' Но когда Андрей пошел на них, хлопнули сразу два выстрела, и он упал.
Почему они так поступили, решившись на хладнокровное убийство? Акт отчаяния? Или старые счеты?..
Браконьеров обезоружили, заставили нести своих раненых, а моего мужа уложили на конные носилки и быстро направились в Даховскую, где был фельдшерский пункт.
Два дня они добирались оттуда до Майкопа. По-видимому, Андрей потерял много крови. Он часто впадал в беспамятство. И даже в больнице, куда вызвали меня, он несколько дней не приходил в себя. Пуля прошла через правый бок. Очень опасное ранение и не менее опасная перевозка.
Вместе со мной дежурили друзья Андрея. То и дело прибегал Мишанька. В эти дни сын как-то сразу повзрослел.
...Он поправляется.
Мы подвозим его в коляске к окну, Андрей смотрит на близкие горы уже в глубоком осеннем убранстве и горестно вздыхает. Изредка, но с каким-то нехорошим постоянством кашляет. Каждый раз это очень мучительно для него.
Доктор сказал мне:
- Прежняя жизнь с разъездами и с ночевками у костра для вашего мужа полностью исключается. Только спокойная работа в учреждении. О заповеднике придется забыть. Подготовьте его к этой перемене в жизни.
Легко сказать - подготовьте. Всякое свидание мужа с Шапошниковым, с друзьями-егерями Андрей начинает и кончает вопросами о зубрах. Задоров рисует ему только благополучные картины. Но я-то знаю: слова Бориса. - ложь во спасение. Недавно нашли останки еще двух зубров. Бросили затею с устройством загона. После ранения Андрея у всех опустились руки, исчезла уверенность в сохранении последних зверей. Даже у Шапошникова.
- Поздно, - сказал он мне. - Трагедия любого вида, оставшегося в критическом меньшинстве...
Мне кажется, это понял и Андрей. Дела всей его жизни недостало для преодоления препятствий.
Когда я завела разговор о перемене места, он отнесся к моему предложению с подозрительной апатией, словно раньше меня все уже решил и на все согласился.
- И Мишаньке учиться лучше в Краснодаре, - добавила я для убедительности.
Но могла бы и не добавлять. Он согласно кивнул.
Андрею предложили место в лесном отделе. Согласился без раздумья.
Перед тем как расстаться с Майкопом, мы съездили в Псебай. Встретили нас очень тепло. Большая толпа жителей сопровождала на пути к церковной ограде. Там мы положили на могильные плиты родителей бессмертники.
После этого мы уехали из Майкопа. Проводить нас собрались все егеря. Запряженная коляска стояла во дворе, мы с Мишанькой сидели в ней, Андрей все чего-то медлил.
- Подождите, - сказал он и пошел в сарай, где тревожно ржала уже проданная другому человеку Куница. Я подошла и стала у дверей. Долгих пять минут Андрей прощался со своей Куницей, что-то шептал, прислонившись щекой к конской голове.
Как она ржала и била копытом, когда мы выезжали со двора! Андрей сидел в коляске, закусив губы и глубоко вздохнув, попросил свернуть на городское кладбище. Там мы постояли у могилы Кати и Саши Кухаревичей. Простились...
Первое письмо, полученное нами уже в Краснодаре, - от Бориса Артамоновича Задорова. Не стану приводить его. Скажу только, что написано оно было в самых оптимистических тонах. 'Они еще живы, за двумя я постоянно слежу, - писал Задоров. - Они зимуют на склоне горы Алоус'.
Письмо датировано июнем 1925 года.
Осенью, 1927 года на горе Алоус безвестные пастухи застрелили двух зубров. Об этом узнали через месяц.
Возможно, это были Бойкая и Рыжий. Во всяком случае, зубров здесь больше не видели.
Кавказский подвид зубра, пережив своих беловежских братьев на шесть лет, исчез как дикий зверь с лица земли.
Но где-то жили потомки Кавказа, в жилах которых текла кровь горного подвида.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
