за короткий срок увеличили это стадо во много раз. Заповедник уже продавал своих зубробизонов и бизонов в Англию, Германию, в зоопарки своей страны. Но все они были либо детьми и внуками беловежцев, либо гибридами с примесью бизонов.
И вот первый представитель горного подвида...
Подымая облака пыли, по узкому проселку прошла кузовная машина с высоким и длинным ящиком на расчалках. Из переднего люка ящика на ровную серовато-зеленую степь с усталыми глазами взирал молодой зубр. Широкий лоб с курчавой шерстью был густо запылен. Особого интереса к новым местам Бодо, пожалуй, не проявлял. Людей он одарил сердитым взглядом и попятился в своей клетке.
Ящик спустили по бревнам и поставили задней стороной вплотную к узкому входу - струнке в углу загона, окруженного высокой жердевой оградой. Рабочий с ломиком забрался на ящик и отодрал всю заднюю стенку. Она упала, обнажив густо запачканную навозом внутреннюю сторону.
Бодо осторожно попятился в пролом. Никто не кричал, не понукал его. Зубру с трудом удалось развернуться в узком месте. Перед быком оказался коридор с зеленой незатоптанной травой. Нос уловил незнакомые, сухие запахи степи, полыни, ковыля, какой-то особенный воздух. Он оглянулся. Несносные люди толпились по ту сторону ограды. Щелкали затворы фотоаппаратов. Хвост у зубра поднялся. Горячее желание ринуться в атаку наполнило его. Но тут ветерок донес аромат свежей, чуть привяленной овсяницы. Гора аппетитной, только что скошенной травы лежала в тридцати шагах от него. Зубр был голоден, голод пересилил ярость. Бодо подошел, понюхал траву и, уткнув морду в рыхлый стожок, с наслаждением захрустел травой.
Насытившись, зубр отошел от травяного стожка и, обнаружив рядом земляную пролысину, гребанул по ней передним копытом. Поднялась пыль. Он опустился на колени, потом повалился и всласть покатался с боку на бок, временами быстро вскакивая, чтобы отряхнуться, подергав всей кожей. Зуд утихал, ему захотелось размяться. Он крупной рысью помчался вдоль всех четырех сторон загона. Увидев людей, круто свернул на них и неожиданно ударил лбом и рогами по жердям. Ограда устояла, и Бодо, сорвав на ней злость, отправился к пыльной плешинке поваляться еще раз.
Снова побегал, изучая новые запахи. Почуял незнакомых зверей в степи. Нашел корыто с проточной водой, осторожно попил солоноватой, незнакомого вкуса воды и опять побежал.
Завечерело. Повеяло мягкой прохладой. Бодо остановился и надолго застыл как изваяние.
Красивый бык!
Даже когда Бодо стоял, его фигура не теряла подтянутой боевитости, он выглядел застывшим порывом, взведенной пружиной. Боец, готовый к немедленным действиям. Чуть опущенная морда и всевидящий взгляд исподлобья, широченная волосатая грудь, вздыбленный бугром загривок, черно-коричневая в заметных завитках шерсть, которая все же не скрывала железно-выпуклых мускулов, толстые, крепкие ноги - весь облик Бодо вызывал в памяти мысль об ископаемых громадах, о животных - исполинах прошлого, тех времен планетной юности, когда мощь, подвижность и воинственность являлись обязательными условиями для продолжения рода.
Налитое тело, быстрая реакция, подвижной черный нос, улавливающий самые малые запахи, чуткие уши и короткие черные рога - все выдавало в нем существо, умеющее постоять за себя. А ведь это был прирученный зубр, третье поколение выросших в неволе. До чего же сильно и неистребимо дикое начало в звере, если ни время, ни властный человеческий характер не смогли сделать из правнука Кавказа послушного домашнего животного!
Ему захотелось лечь. Он походил по загону и, облюбовав тенистую площадку под акациями, опустился, поджав под живот ноги.
Солнце село. Небо в степи темнело быстрей, чем в лесах на побережье Балтийского моря, откуда его привезли. И не холодало, как там. Все это было непривычно, но усталость брала свое. Бодо опустил морду и задремал.
Во сне он не потерял контроля за окружающим. Где-то заржали кони, звук не обеспокоил, не вывел из оцепенения. Донеслись голоса людей, смех. Пролаяла собака, достаточно далеко, чтобы не обращать на нее внимание. Сон становился более глубоким. Возникло что-то странное, обращенное внутрь, смутно осознанное. Вдруг увидел он огромные камни и лес, вздыбленный к самому небу, а то и падающий в пустоту, на дне которой гремел кипучий поток. И белые вершины увидел, откуда текла свежая прохлада. И шорох высоких, пахучих деревьев. Из каких далей памяти возникла картина природы, среди которой жили его предки?..
Но явление возникло и взволновало, потрясло уснувший мозг. Бодо вскинул морду и в следующее мгновение уже стоял на ногах, вслушиваясь в ночь. Окрестность дышала черным безглазым покоем, южной негой, теплом неостывшей земли. Сильно пахли акации, горьковатый привкус увядания щекотал ноздри. Бодо постоял и лениво отправился к куче знакомой травы. Порывшись в овсянице, он начал жевать - неторопливо и без особого удовольствия, просто потому, что было часа четыре утра - время, когда зубры привыкли выходить на пастбища.
В домах за оградой стали появляться огоньки, из труб потянуло дымом. По степи недалеко от загона пробежал табунок зверей с твердыми копытами. Бодо прислушался, не понял, что там за животные.
Немного позднее ему набросали через ограду свежей травы, просунули корыто с мелко изрубленной свеклой и дробленой пшеницей. Ешь не хочу! Бодо дождался, пока рабочие отошли, и тогда еще раз хорошо поел. Ощутив избыток сил, он пробежался до своего водопоя и вокруг загона.
Так началась его жизнь на новом месте.
Менялись дни, после тепла пришли нудные дожди. Бодо с удовольствием стоял под тихими струями и только что не покряхтывал, словно в бане. Шерсть на нем отмылась, приобрела шелковистый блеск. Исчез противный запах дороги, дыма, очистились ноги. И когда вдруг сильно похолодало, он принял зиму как должное. Лежал и чаще подремывал. Карантин всегда скучен.
Вот тогда впервые Бодо увидел по ту сторону ограды коренастого, бородатого человека в железных очках, а около него пятерых людей помоложе. Потом он видел их чуть не каждый день, они подолгу наблюдали за зубром, но не дразнили близостью. Пожилой что-то говорил, юноши записывали. Приходили они и утром, и к вечеру. Иногда с ними приходил громкогласый большой человек, умеющий раскатисто смеяться. Это был директор Аскании-Нова. После ухода людей Бодо стал обнаруживать у ограды куски соленого хлеба и не без удовольствия съедал их.
У пожилого был глуховатый, добрый голос. Своим спутникам он говорил:
- Вот он, кавказец. Его не спутаешь ни с равнинным зубром, ни тем более с бизоном. Экстерьер иной.
- Цветом и статью он похож на беловежцев, Григорий Александрович. Чучела в нашем музее точно такие, - не соглашался один из молодых.
- Зарецкий, сравните его не с чучелами, а с Жахом, со старым Васькой в Буркутах, где находится все стадо. Бодо меньше их, выше на ногах. У него нет глубокого перепада от загривка к шее. Вы не видели диких кавказцев, когда бывали с отцом в горах?
- Нет, профессор, я не видел зубров близко, хотя и порядочно жил на Кише.
- Набирайтесь впечатлений, пока потомок Кавказа Бодо перед нами. Не отсюда ли начнется новое кавказское стадо?
Профессор Кожевников приехал с молодыми аспирантами в Асканию-Нова, как только сообщили, что Бодо у них. Руководитель кафедры забрал в эту поездку и Михаила Зарецкого, который уже работал в аспирантуре. Этот юноша не скрывал своего желания посвятить жизнь Кавказскому заповеднику.
При первой встрече с Фортунатовым и Браунером Зарецкому предложили поработать в архиве заповедника, разобраться в родословной каждого зубробизона. Все понимали: с прибытием потомка горного подвида начинается новая страница в печальной судьбе зубров. Чтобы не допустить ошибок, требовалось точно знать родословную каждого гибрида.
Молодой Зарецкий начал не на пустом месте. Уже была составлена родословная многих зубров. В архиве Асканийского заповедника работал когда-то ученый Гребен, история самого Бодо была записана в Международной племенной книге, это сделали Эрна Мор и Ян Жабинский.
Зарецкий с товарищами проводил много часов у загона Бодо, а также в Буркутах, где находились гибриды, но больше внимания уделял разбору документов. Их тут целые горы. Старательности и личной заинтересованности у молодого аспиранта было предостаточно: отец сумел внушить ему глубокий интерес к
