к моим родителям.
Пробежало несколько шумных, незабываемых дней. Жизнь как будто вошла в нормальную колею. Для меня это была не просто жизнь, а какой-то удивительный праздник. Когда я вставал по утрам, Данута уже встречала меня в неизменном своем фартучке, деятельная, розовощекая, с засученными по-рабочему рукавами кофточки. Какое-то олицетворение домовитости и труда. В доме тети, в доме моих родителей все вдруг оказалось в ее руках, она все успевала сделать прежде других, маме и тете Эмилии оставалось только дивиться той хозяйственной ухватке, с которой Данута бралась за любое дело. Неизменно радостное, возбужденно-светлое лицо ее как нельзя лучше говорило о том, что такая жизнь доставляет ей немалое удовольствие.
В горы я не ездил, но с егерями встречался часто. Никита Иванович обстоятельно рассказывал мне, какие дела в лесу. По мере того как календарь отсчитывал дни до отъезда Дануты, я все более мрачнел. Вот уже осталось десять, пять, потом три, два дня. Данута тоже мучилась, но старалась не подавать виду, и лишь однажды, когда собирали белье в дорожную корзину, я застал ее в слезах.
- Останься, женушка, - попросил я.
Она тряхнула головой, волосы скрыли лицо, а через минуту глаза ее глядели на меня с ласковым укором:
- Как ты можешь, Андрюша! Разве я расстраивала тебя несбыточными просьбами, когда ты уезжал? Вспомни. Сейчас мы с тобой просто поменялись ролями, и надо быть мужественным, принять временную разлуку как должное. Разве тебе не хочется иметь образованную жену, друга и помощника во всем, что ты задумал и намерен делать?
- Далекие дисциплины...
- Ботаника? А чем питаются твои зубры? Изучать животных - значит изучать их пищу. Ты - знаток леса и зверя. Я хочу знать все растения. И прежде всего - Кавказа. Мы вместе будем разгадывать его бесчисленные тайны, поможем горам оставаться вечно молодыми. Разве не так, если думать о будущем? Да и расстаемся мы ненадолго. Шесть месяцев - и я приеду в отпуск. И еще через полгода. А вдруг и ты приедешь ко мне, вдруг такая возможность? Как я встречу тебя!..
День прощания наступил. Опять пыльная коляска и знакомая дорога, сперва каменистая, с резкими звуками из-под колес, далее, по степи, мягкая, укачивающая, дорога-разлучница через Лабинскую, Курганинскую, по пологим холмам и западинам. Если оглянешься - за спиной горы; они уходят, их вершины все туманнее, синей, пока совсем не сольются с небом.
Поезд подошел, втянул в себя мою Дануту, победно свистнул и умчался вдаль по накатанным, горячим рельсам.
А я остался. В тоске и одиночестве.
И почти сразу, помогая мне избавиться от горечи разлуки, голову захлестнули заботы и обязанности, которые я сам устанавливал для себя и сам пытался выполнить.
Запись шестая
С егерями - к зубрам. Первые наблюдения.
Чертовы ворота. Логово опасного браконьера.
Нравы зубриного стада. Подозрительный Семен.
1
Зубры... Их надо изучить, понять. Это прежде всего. А понявши, все-все делать для спокойной жизни стада и для сохранности его. Я раздумывал над этим с таким внутренним ощущением, будто не приказ Ютнера исполняю, а свое собственное, глубоко личное желание, рожденное ответственностью перед родиной.
Зубров предстояло разыскать и понаблюдать. Для этого прежде всего отправиться на Кишу, древнейшее их кавказское обиталище. И конечно, заехать в Хамышки, взять с собой Телеусова, без которого поначалу я вряд ли добьюсь чего-либо путного, пройти-проехать с ним по долине от устья реки к ее истокам. Мы уже раньше договорились о встрече. Он ожидал меня.
Дом, где не слышался голос Дануты, казался пустым и осиротевшим. Я перебрался к своим. Но и здесь не хватало именно ее. Мама ходила по комнатам и вздыхала, подолгу стояла у шкафа, у окна с каким-нибудь платочком или старыми перчатками невестки. Глаза у нее были печальные. Отец забирался в угол на веранде и либо молчал, опустивши книгу на колени, либо едва слышно насвистывал какой-нибудь старый марш. Когда в одну из таких минут я остановился перед ним, он вздохнул и задумчиво-печально произнес:
- В доме, где нет маленьких детей, по углам заводятся черти. Боюсь, что увижу их собственными глазами.
Ну что я мог ответить ему! Пока Данута учится, вряд ли в этом доме он услышит топот маленьких ножек внука.
На следующий день я привел из конюшни своего Алана, особо тщательно почистил его, проверил седло, оружие, снаряжение в сумах, сказал своим о маршруте, и на другое утро конь уже вынес меня со двора.
Началась работа.
Ориентируясь по карте и памяти, я проехал тропой по северным склонам Передового хребта, стараясь укоротить путь в междуречье Лабёнка и Белой. Грабовые, а больше дубовые леса стояли по сторонам в пышном летнем наряде. На тропе лежала узорная лиственная тень, похожая на тонкие и теплые кружева. С гор наносило запахи снега и цветущих лугов. Лесные поляны пестрели стадами овец и бычков. У одного пастушьего костра я сделал привал, конь похрустел сочной и сладкой травой.
Далее тропа привела к большой вырубке. Я поехал шагом. Квартал спиленного леса выглядел неряшливым и заброшенным. Всюду валялись кучи усохших веток, разбросанные вершинки, неубранные хлысты. Во мне заговорил лесничий. Тому ли нас учили? Ведь это полнейшее забвение правил рубки, разграбление леса без всякого загляда в будущее!
На краю вырубки притулилась неряшливая сторожка. Молодой казак зевал на пороге, такой же грязный и забытый, как вся эта вырубка. Не слезая с коня, я спросил его:
- Чей лес?
- Юртовый лес. Лабинский. А ты чей будешь?
Назвав себя, я спросил, кто смотрит за рубкой.
- А чего за ей смотреть? Не девка. - Казак почесал живот под рубахой. Казенный лесничий приехал, билет выписал, место отвел, обмыли это дело в компании, а уж посля того сами хозява. Не впервой рубим, дело-то не хитрое.
- Хоть бы ветки пожгли!
- Нехай гниют. Ожиной зарастет - с глаз укроется.
Ожиной... Парень и думать не думал, что именно так переводят лес. Бузина, малинник, осина вскоре прорастут сквозь ежевичник на месте спиленных дубов. Не лес - сорная порода, не украшение гор, а хлам, не польза, а непоправимый вред. Но что ему втолковывать!
В Хамышки я заявился вечером. Поселок меж крутых лесистых гор лежал сонный и тихий. Сияв фуражку, проехал мимо кладбища русских солдат, павших на Кавказе полстолетия назад. Спросил у встречного, где дом Телеусова, и почти тотчас увидел самого Алексея Власовича. Он торопливо шел навстречу.
- Здравия желаю, - сказал с улыбкой и взял Алана под уздцы.
Я спешился, и мы пошли рядом.
- Что нового, Алексей Власович?
- А чего у нас нового? Вот кабаны зачастили на огороды за молодой картошкой. Пуляем, отпугиваем. Худющие, голодные. Их тоже понять надобно, в лесу ноне нечем поживиться. Вот когда черешня в долинах покраснеет, тогда...
Телеусов угостил меня обедом, мы наскоро поели и двинулись на Кишу, чтобы дотемна успеть приехать в охотничий домик.
- Завтра чем свет как раз возля их пастбища и появимся. Они перед зорькой непременно выходят на поляны, - сказал егерь.
Лошади шли ровно, тропа петляла по лесу, полному тени и кисловатого запаса непроходящей мокроты. Под копытами чавкало. Дожди шли чуть ли не каждую ночь.
На кордоне нас ожидал Кожевников, еще более заросший с тех пор, как я видел его на охоте. Он только что вернулся с разведки от горы Бомбак.
