Захар закурил, открыл окно. Над кустом сирени висела полная луна. Как тогда, той ночью... Теперь ему ясно, почему она просила: 'Говори. Все, что хочешь, говори. На всю жизнь хочу тебя наслушаться...' И ласкала - на всю жизнь. К утру он забылся на полчаса, задремал. А проснулся от странного ощущения: плечо мокрое и горячее. Женя плакала, уткнувшись ему в плечо. В молочном утреннем свете, худенькая и белая, будто ветка вишни, она показалась ему облачком. Зоревое-перьевое, дрожит рядом, дунешь улетит... Он подумал тогда, что Женя сплетен испугалась - как бы в селе не узнали, Тимофею после войны не доложили. Стал, глупый, утешать. А теперь открылось: нечего ей было бояться. Судьбу она свою оплакивала, которую сама же и выбрала.
Захар докурил 'Приму' до того, что окурок прижег пальцы. Он распечатал конверт, который уже успел заклеить, достал письмо к Сергею. И тут вся решительность и радость вдруг куда-то девались. Что написать и как написать? Нужно ли вообще об этом писать?
Захар долго думал, потом сделал в конце письма короткую приписку:
'Сынок! Несколько минут назад в бумагах твоей покойной матери я нашел такое, что перевернуло мне всю жизнь. Дело прошлое, но очень важное и касается оно нас с тобой. В письме о таком не напишешь... Поэтому приезжай теперь непременно!'
Несмотря на поздний час, Захар отнес письмо на почту, бросил в ящик. Помолодевший и счастливый, он возвращался домой и прикидывал: через сколько дней сын получит его весточку? Догадается ли он, что произошло? Наверное, догадается. Должен догадаться.
Лахтин открыл глаза и вздрогнул от неожиданности: на другой стороне кровати возле спящей Ляли нахально развалился... его двойник.
- А девочка хороша, - гнусным шепотом заключил Йегрес и плотоядно ухмыльнулся. - Жаль, черт возьми, что я не материальный. Роль святого духа, как ты понимаешь, меня мало устраивает.
Он протянул свою черную лапу, театрально положил ее Ляле на грудь.
- Ты чего сюда заявился?! - прошипел Лахтин. - Убирайся!
- И не подумаю, - засмеялся Йегрес, - собственник проклятый... Конечно, если ты будешь выступать, то я могу и уйти. Слетаю, например, к Светлане. Она еще тоже не вставала...
- Пошли на кухню, - взмолился Лахтин. - Разбудишь Ляльку - что я ей скажу?
Он осторожно выбрался из постели, прикрыл за собой дверь спальни. Двойник объявился на кухне прямо из стены. Однако полностью выходить не стал: высунул возле холодильника торс, оперся плечом о шкафчик.
'Если Лялька проснется и увидит этот живой горельеф, точно с ума сойдет, - подумал Лахтин. - Надо поскорее его отправить... Впрочем, кроме меня, его, кажется, никто не видит...'
- Небось в мечтах уже премию получаешь? - полюбопытствовал Злодей и покачал головой. - Шанс, конечно, есть. Но ты себя, Сергей, на худшее настрой. В случае чего - не так обидно будет.
Он впервые назвал Лахтина по имени. Тот удивился: 'С каких это пор? Обычно двойник говорит пренебрежительно и грубовато. Насмешничает, подкалывает, язвит...'
- Ты, кстати, тут особо не сибаритствуй и Ляльку не обижай, назидательно сказал Йегрес. - Прогонит.
- Кого? Меня? Мышка меня прогонит? - Лахтин пожал плечами. - Я вижу, Злодей, ты переутомился. Заговариваться стал.
- Мое дело предупредить... Еще тебе два совета впрок. Вишневского в серьезное дело не пускай - увлечется, потом не оторвешь. Бери пока его идеи и внедряй их... осваивай. А его заканчивать диссертацию посади - он тебе за это в ножки поклонится. Это первое. Второе: не тяни с переводом Светланы. Ты же знаешь, в отделе главного механика освободилось хорошее место. Девушка толковая, перешла на третий курс - уговори Павла Александровича, чтобы взял. Чем раньше уберешь ее из приемной, тем скорее твоей станет.
- Все-то ты рассчитал. Стратег...
- Это ты рассчитал. И сам себе советы даешь, - ухмыльнулся двойник.
- Опять темнишь? - Лахтин включил конфорку, поставил на плиту чайник.
- Так я весь из темени, - сказал Йегрес и прислушался. - Все, конец аудиенции. Проснулась твоя милашка. Помни, что я сказал, и будь здоров.
Он нырнул в водопроводный стояк, и трубы на всех этажах загремели, будто по ним пронесся град камней.
'Полдома, негодяй, разбудил', - подумал Лахтин, возвращаясь в спальню. Он завалился на кровать, будто большой кот, и стал целовать Лялю. И маленькая женщина в самом деле проснулась.
- Ты тупик моих желаний, - прошептал он довольно пошловатую фразу, которую услышал в КБ от Генина, обхаживавшего в коридорах всех встречных сотрудниц.
Ляля высвободилась:
- Чайник дребезжит, слышишь?
Потом она готовила завтрак, а Лахтин ошивался на кухне и, сам того не замечая, мешал: снова фальшиво и громко напевал о 'неудачнике', целовал Лялю, когда она отцеживала картошку, курил.
'Бог мой, - с раздражением подумала Ляля. - Ведь он всерьез полагает, что весь мир создан специально для него, Сереженьки Лахтина, для его пользования. А уж я и подавно... - Она попробовала успокоить себя. Сережа, конечно, эгоист, но и ты не лучше. Тебе мало владеть им по случаю. Тебе подавай его целиком и навсегда - обычная женская логика. А он обычная мужская логика - этого не хочет. Да, больше не хочет, чем не может, потому что с Тамарой его уже долгие годы ничто не связывает. И ни с кем не связывает. Разве что со своим отражением в зеркале...'
И тут Ляля вдруг нечто поняла и даже испугалась своего открытия: она повторяет привычные соображения, а на самом деле не хочет им владеть - ни теперь, ни тем более всегда. Мысль была отчетливая и определенная, но Ляля поспешно прогнала ее прочь. Съездит в Мацесту, отдохнет. А там и сентябрь. Пойдет на работу, привезет к себе Димку... А Сергей... Не хочется сейчас копаться в их отношениях. Само собой все решится.
Они вернулись в комнату.
- Мышка, я принимаю волевое решение. - Лахтин допил кофе, встал. Подскажи, где твой билет на поезд?
- На телевизоре, - машинально ответила она.
- Ага, вот он, купейненький. Раз ты меня любишь, а это факт, значит, остаешься. А соблазн купейненький...
Он разорвал билет, выбросил обрывки.
- Ты согласна, Мышка? - спросил он, протягивая к ней руки. Великолепный принцип: все, что мешает нам быть счастливыми, - в мусорное ведро!
- Гениально! - подтвердила Ляля, и губы ее задрожали. - По крайней мере, эффектно, как в кино. Ты не подумал, что я могла бы сдать билет?
- Мышка, я не узнаю тебя! - вскричал Лахтин, привлекая ее к себе. Тратить наше драгоценное время на прозу жизни! На какие-то рубли?! Опомнись!
- Опомнилась, - чужим голосом сказала Ляля и решительно высвободилась из его объятий. - Может, и путевку заодно порвешь? Она, кстати, ровесница наших отношений - я ее четыре года дожидалась!
Пораженный ее тоном, Лахтин даже отступил на шаг, чтобы получше разглядеть маленькую женщину.
- Не может быть, - сказал он. - Ты сердишься? Из-за этой чепухи? Да я тебе десяток путевок достану. Выбирай любой курорт, вплоть до международного.
- Это не проза жизни, - зло ответила Ляля. - Это моя жизнь. Ты приходишь ко мне отдохнуть, на полный пансион. Я уже не говорю о том, что трачу на тебя душу. Но знаешь ли ты, мой романтичный и ультрасовременный любовник, что один твой визит съедает половину моей зарплаты?! Что я потом с философским видом жую в школьном буфете пирожки и запиваю их почти бесплатным молоком? Что я молода и мне хочется носить красивые платья и хоть изредка надевать свои дешевые украшения...
- Я... я не знал, - забормотал Лахтин, лихорадочно шаря по карманам. Никогда не думал о быте, не придавал значения... Я заплачу, Ляля, я за все заплачу... Ты извини, пожалуйста. Я куплю новый билет...
- Да разве в деньгах дело? - звенящим голосом ответила она, не замечая, что по щекам побежали
