- Жулики проклятые, проходу нет от них!
Женщина в манто верещала:
- Сумочка! Сумочка! Ради бога!
На нее никто не обращал внимания - сбились в кучу, стремясь расправиться с мальчишкой... Евдоким подошел, обеими руками разгреб толпу:
- Ну, кончай базар. Самосуд ладите, что ли?
Рукой в великанской рукавице он вытащил мальчишку из толпы и поставил перед собой:
- Где сумка?
Мальчишка трясущимися детскими руками достал из-под тряпья, откуда-то с живота, сумку и подал. Евдоким показал ее женщине:
- Ваша?
- Слава богу! - всхлипнула женщина.
- У, распустила губы из-за дерьма, - сказал кто-то в той самой толпе, которая собиралась оттаскать мальчишку. - Паразиты чертовы, нэпманы, готовы удавиться за целковый...
- Пойдем-ка со мной, красавец, - сказал Евдоким.
- Дяденька, - заныл мальчишка, - отпусти! - Кровь текла у него по губам и подбородку, и он хлюпал носом, пугаясь алых капель, падающих на снег. - Дяденька...
- Ладно, давай печатай! - сказал Евдоким.
Он привел мальчишку к себе домой и сказал Евдокии:
- Принимай гостя. Дай умыться чертенку да покорми.
- Я холодной водой не могу мыться, - сказал мальчишка, видя, что Евдокия наливает в таз воду из кадушки. - Я малокровный.
- Скажи, какой нежный! - сказала Евдокия, но все же налила ему теплой воды. Мальчишка мылся так, словно боялся испортить свою красоту. Евдокия зашла сзади, одной рукой охватила его, а другой старательно и бесцеремонно вымыла ему лицо.
- Не дерись, зараза! - закричал мальчишка. - Дяденька! Тетка дерется!
Вымытый, он оказался блондином с бледненьким смышленым лицом. Ноздрю, из которой еще сочилась кровь, он зажал пальцем.
- Вшей-то на тебе, поди... - сказала Евдокия. - Всю квартиру зачумишь. - И она дала ему старые рабочие брюки и рубашку своего отца Евдокимова одежа была бы велика непомерно. Весь чистенький, мальчишка нерешительно присел у края стола. Евдоким протянул ему ломоть хлеба; мальчишка так и впился в хлеб руками и зубами. На щеках у него проступили два круглых, как яблоки, красных пятна.
'Господи, много ли надо, - подумала Евдокия. - Умыли, согрели, глядишь - вовсе другое дитя, на человека похож...' Она отрезала ему кусок студня и спросила:
- Откуда ты?
- С Волги, из Самары, - ответил он, всей пятерней взяв кусок.
- Отец, мать есть?
- В голодовку померли.
- А звать как?
- Андрей.
Она уложила его на печке, чтобы он прогрелся хорошенько. Евдоким сказал, что утром отведет его в приемник.
Утром мальчишки на печке не оказалось, не оказалось и Натальиной шубейки на вешалке. Лохмотья свои, что Евдокия накануне стащила с него, мальчишка забрал тоже.
- Ты больше води уркаганов в дом, - сказала Евдокия, расстроенная пропажей шубейки. - Еще не то будет.
Евдоким рассердился:
- Води, води!.. А тебе б догадаться, поснимать с вешалки, попрятать...
Месяца через два Евдокия, придя с рынка, увидела в кухне Андрея. Он сидел на полу - ворохом грязного тряпья - и хлебал щи. Наталья стояла и серьезно смотрела на него.
- Здравствуй! - сказала Евдокия. - Ты как, с ночевкой пришел?
Андрей поднял чумазое лицо и сказал:
- Я, тетка, больше не буду. Я могу тебе дров напилить, если хочешь.
- Он озяб очень, - сказала Наталья. - У него ботинки отняли.
Андрей, в самом деле, был совсем босой. У Евдокии сжалось сердце, когда она увидела его маленькие черные ноги. Она сама пришла с мороза и, хоть была в тулупе, валенках, пуховом платке и толстой шали, озябла так, что губы у нее одеревенели. Все-таки она не утерпела - попрекнула:
- А шубейку где девал? Шубейку небось загнал, а сам голый-босый явился?
- Ну мама! - строго сказала Наталья. - Зачем говорить, когда все ясно.
- Чего тебе ясно? - спросила Евдокия.
- Говори не говори - шубейки все равно нету, - ответила Наталья. - И нельзя голого и босого человека выгнать на мороз.
Евдокия озабоченно помолчала.
- Расселся! - повторила она снова, разматывая свой платок. - На полу собака ест и кошка ест; а человеку за столом сидеть указано... Неси, Наташа, таз, а я теплой воды достану. Вставай мыться, малокровный!
7
Наталью и Андрея отдали в школу. Евдоким сам купил им тетради, сумки, пеналы.
Наталья училась очень хорошо. Учителя ее хвалили:
- Очень способная девочка, надо ей дать хорошее образование.
Про Андрея они говорили:
- Ленив, дерзок, мученье с ним.
По вечерам Наталья в кухне готовила уроки, а Андрей дразнил ее:
- Чего стараешься? Все равно твое дело девчонское: подрастешь, выскочишь замуж, нарожаешь детей и все забудешь.
- Неправда, не забуду, - отвечала Наталья.
- Врешь, забудешь. Только замуж выйдешь, забудешь и арифметику, и географию, и все.
- Я не выйду замуж, - отвечала Наталья.
- Выйдешь. И ни к чему тебе ученье. Одно провожденье времени, чтоб поменьше дома помогать.
- Мама! - кричала Наталья, не вынеся несправедливости. - Зачем он говорит неправду?!
- Не трожь ее! Что ты к ней пристал, на самом деле? - вступалась Евдокия.
- Что делать будем? - хмуро спросил Евдоким, когда Андрей остался в четвертой группе на второй год. Ему уже было четырнадцать лет. Был он живой, вертлявый, острый на язык, охочий до всякой работы - только не до ученья. Он приносил воду, пилил дрова, разводил утюг, починял кастрюли и ведра. Евдокия не могла без него обойтись.
- Возьмите меня на завод, - сказал Андрей Евдокиму. - Скучно мне на парте сидеть с пацанами.
- А на заводе не будешь лодыря гонять?
- Не буду, честное слово.
Через несколько дней Евдоким сказал:
- Берет тебя Шестеркин в индивидуальное обучение. Будешь с ним на прессе работать. Только - смотри! Меня на заводе знают. Мне моя честь дорога. Ты - мой сын. Береги, смотри, сынок, нашу рабочую честь, понятно?
Андрей отвечал, что понятно. Действительно, Шестеркин был им доволен: даже удивлялся, почему такой сообразительный паренек плохо учился в школе. Андрей теперь уходил по утрам вместе с Евдокимом. Он возмужал, стал курить, щеголял своей испачканной рабочей одеждой. Когда он принес Евдокии свою первую получку, у него был такой гордый вид, что Наталья ему позавидовала.
Наталья ни за что бы не бросила ученье. Она себе поставила трудную цель: стать ученой женщиной. Как Софья Ковалевская и Мария Кюри. Ей шел четырнадцатый год, она стала формироваться, у нее выросли густые короткие косы. Чтобы казаться старше, она заплетала эти косы на висках и укладывала их на темени. Стройная шея и руки ее округлились. Как-то она сфотографировалась с подругами, и Евдокия,
