- Уничтожена. Рассеяна. Истреблена. Сорок тысяч погибших. Кочевники напали на них на равнине и порвали в клочья. Откровенно говоря, никак не ожидал, что они на такое способны. Да, конечно, им удалось взять Перимадею, но с этим справилась бы и моя бабушка со своим котом. А вот разгромить имперскую армию - это уже совсем другое дело. - Он огляделся: его люди как раз вывели из дома Эйтли. - Теперь четверо, все на месте. Слушайте меня внимательно. Сейчас мы пойдем к складу Фаусса, где припрятано несколько тысяч алебард, о которых старик забыл упомянуть. Как только это оружие попадет на улицы, дела сразу пойдут по-другому.
Венарт Аузелл был в Перимадее в ночь Падения, и то, что сейчас происходило на улицах, тревожно напомнило ему те давние события: повсюду бегали люди с оружием, слышались воинственные призывы, хлопали двери. Пытаясь справиться с нахлынувшим беспокойством, он напомнил себе, что эти вооруженные люди не враги, что они не представляют опасности, впрочем, достаточно было приглядеться к тому, как горожане обращаются с пиками и алебардами, чтобы понять, насколько они действительно безобидны. Впрочем, сабля или боевой топор - это не арфа и не резец, не надо тратить годы на овладение искусством войны, чтобы ткнуть кого-то в живот палашом или рубануть по плечу.
Солдат почти не было видно. Лишь у некоторых зданий стояли часовые, а у перекрестков жались друг к другу пешие патрули. По словам командира группы, главные силы оккупантов забаррикадировались в Доме торговли, а еще одна часть ушла в Друц и уже погрузилась на суда.
Венарт покачал головой:
- Что же делать? Не оставлять же их там? А если не оставлять, то как выкурить?
Его спаситель ухмыльнулся и снял фонарь, висевший на стене у входа в таверну.
- Легко. Смотри и учись.
Дом торговли окружала большая и шумная толпа, однако горожане предпочитали держаться на безопасном расстоянии после того, как солдаты эффектно продемонстрировали мощь и точность своих арбалетов.
- Нам повезло, - заметил посланник Горгаса. - Лучники отправились в армию и не вернулись, а арбалеты хотя и опасное оружие, но на каждый выстрел требуется около трех минут.
Что больше всего поразило Венарта, так это численность собравшихся на площади. Ему и в голову не могло прийти, что столь многие его соотечественники готовы отдать жизнь за дело освобождения Острова. С другой стороны, воспользоваться правом умереть они явно не спешили.
- Так и есть, они там, внутри, - сказал не знакомый Венарту мужчина, отличавшийся от островитян твердым взглядом, жестоким, даже хищным выражением лица и необыкновенной быстротой движений. - Ты нашел масло?
Командир группы покачал головой.
- Оно не понадобится, - ответил он. - Ладно. Выставляй кольцо оцепления. В первые два ряда пусть станут те, у кого алебарды и секиры. Не подпускай близко к зданию, сейчас там будет жарко.
Он был прав, не понадобились ни масло, ни смола, ни сера. Едва первые факелы упали на тростниковую крышу, как Дом торговли вспыхнул ярким пламенем, став похожим на маяк. Отблески огня запрыгали по стенам домов на другой стороне площади. Островитяне глазели на происходящее со смешанным чувством, в котором превалировал ужас: на протяжении сотни лет одной из главных забот городских властей было недопущение возгорания. А теперь они сами, едва ли не своими руками, сжигали один из символов Острова.
Некоторое время ничего не происходило, и Венарт уже представлял себе имперских солдат, застывших внутри горящего здания и готовых скорее принять мученическую смерть, чем проявить постыдную слабость. С них станется, мрачно думал он. Потом двери, одновременно передняя и боковые, распахнулись, и на площадь хлынули солдаты. Шлемы и доспехи блестели на солнце, и казалось, что из горящего Дома вылился поток расплавленного металла, остановить который не сможет никто, и уж конечно, не кучка горожан с самодельными пиками. Венарту не хотелось видеть то, что должно было случиться. Его тошнило от одной мысли о том, что сейчас начнется. Представив, как режет плоть холодное острое лезвие меча, Венарт отвернулся...
Но все закончилось быстрее, чем можно было предполагать. Вооруженные громадным бревном - вероятно, упавшей с крыши балкой - солдаты пошли напролом, и толпа подалась назад, уступая их порыву, но затем масса тел стоящих в задних рядах людей абсорбировала удар, как мягкая подбивка доспехов, наступательная энергия рассеялась, и атака захлебнулась. Открыв глаза в этот момент, Венарт понял, что исход боя уже предопределен. Лишенные свободы маневра, не имея возможности даже поднять оружие, солдаты были смяты, сокрушены, раздавлены, как яйцо в кулаке. Хрупкая, слишком тонкая оболочка не выдержала давления и не прошла испытания. Их сбили с ног, колотя всем, что попало под руку: топорами, секирами, лопатами, мотыгами. Так продолжалось до тех пор, пока сияющие стальные формы не превратились в груду металлического хлама. А когда все закончилось, наступила долгая тишина.
Вот, значит, как, подумал Венарт. Толпа схлынула, отступив от того, что недавно было живыми людьми, откатилась и повернула к Друцу, где стояли корабли. Удивительная метаморфоза произошла с островитянами. Сначала, когда солдаты впервые появились на улицах, когда на дверях общественных зданий были вывешены объявления о присоединении Острова к Империи, они легко и безропотно подчинились чужой воле. Но не прошло и недели, как все переменилось. Податливая ковке пластина превратилась в молот, безжалостно бьющий по наковальне. Ветер еще разносил по площади пепел, а люди, осознавшие силу, уже устремились дальше. В чем дело? Чем объяснить такое перевоплощение? Венарт не знал. Но тут взгляд его упал на командира присланных Горгасом 'освободителей', на человека, знавшего, как руководить и управлять массой, и ему все стало ясно.
Ну, конечно, все дело в Лорданах, сказал он себе. Это Горгас Лордан оказался в нужном месте в нужное время.
Лейтенант Менас Онасин, принявший на себя командование армией, так как все остальные офицеры погибли, оглянулся через плечо на море.
Ну, вот и все: мы можем либо пасть в бою, либо утонуть. Не самый лучший выбор.
В них летели камни, большие, с острыми краями, куски тротуара, руки, ноги и головы статуй, еще недавно украшавших набережную Друца. Солдата, стоявшего в шеренге рядом с лейтенантом, убило мраморной головой - весьма необычный способ умереть, с нежелательным комедийным привкусом. Не имея в своем распоряжении лучников, Онасин не мог сдерживать толпу, оставалось только стоять и принимать смерть, в каких бы обличьях она ни приходила. Пять раз он предпринимал попытку прорваться. Но каждый раз наталкивался на непреодолимую стену и возвращался на исходную позицию, оставив половину своих людей на набережной. Сражаться с противником, имеющим такое подавляющее преимущество, - все равно что воевать с песчаной бурей или морем.
Главная ошибка Онасина заключалась в том, что он увел людей с кораблей. Принимая такое решение, лейтенант думал о том, что суда, как и крытые тростником здания, легко поджечь, а сражаться на два фронта (с толпой на суше и мятежными экипажами на корабле) ему не хотелось: вода под ногами и огонь над головой - не самые благоприятные условия. Встретим врага на суше, сказал себе Онасин, там по крайней мере можно прочно стоять на ногах и пользоваться оружием. На полубаке одного из кораблей мятежники установили легкий требушет и уже начали пристрелку. Первый камень едва не угодил в толпу, второй, третий и четвертый с плеском упали в воду. Если тот, кто ведет огонь, сохранит выдержку и последовательность, то пятый камень обрушится как раз в центр его войска, думал лейтенант Онасин, осознавая свое полное бессилие в данной ситуации. Он не впервые попадал под обстрел, когда-то в Перимадее на него точно так же падали камни артиллеристов Темрая. Там Онасин получил серьезный урок войны, там научился прятаться от обстрела, там познал горечь бессилия.
Для пятого выстрела мятежники подобрали торс, все, что осталось от знаменитого шедевра Ренваута Разо 'Триумф человеческого духа', который украшал двор Биржи. Онасин впервые увидел эту величественную скульптуру в возрасте девяти лет, когда отец специально привез его на Остров полюбоваться великими произведениями искусства. Он хорошо помнил огромную фигуру, воплощавшую в себе всю драму человеческого рода, помнил и то, что голова показалась ему слишком маленькой для тела - колоссального, мощного как гора, но когда мальчик указал на это отцу, тот попросил его помолчать. С тех пор Онасин хранил тайну в себе.
И вот теперь 'Триумф человеческого духа' валялся в виде осколков: не только торс, раздавивший
