помощь.
— Только не будьте слишком уверены в этом, — ответил Реджелин.
— Если вы хотите сказать, что успели распространить о нас информацию и мы не знаем о ваших контактах… Его голос перешел в напряженный шепот и затих. Реджелин пожал плечами.
— Можете думать все что угодно, — сказал он.
— Послушайте, — предложил я, — мы могли бы устроить обмен. Дайте нам самолет и какое-то время на взлет, а мы вам тогда…
— Прошу вас, давайте не говорить друг другу лишних слов, — с усмешкой сказал чужак. — Я должен признать, Арнфельд, мы восхищаемся вами и вашими друзьями. Мы не питаем к вам ненависти и лишь скорбим, что вы не на нашей стороне. Но необходимость подталкивает нас к предъявлению неприятного ультиматума.
— И какого?..
— У нас находится ребенок миссис Хоторн. Мы привезли малышку Элис сюда. Если вы не согласитесь сдаться, нам придется убить эту девочку.
Я услышал позади себя тяжелый стон. У меня закружилась голова.
Таховва махнул рукой. Из-за деревьев вышел еще один чужак. Он держал на руках Элис. Я видел, как девочка отбивалась и плакала.
— Сколько… — Горло перехватил спазм, и мне с трудом удалось произнести: — Сколько времени вы даете нам на размышления?
— Мы ждем ответа завтра на рассвете, — ответил он без всякой злобы.
Таховва повернулся и пошел прочь. Солдат снова скрылся за деревьями. Вокруг нас остались только трупы, кровь и жужжащие мухи.
Я вернулся в дом, обнял Крис, но горе превратило ее в камень.
Темнеет, а я все пишу эти последние строки. За стенами сгущается холодная северная ночь, на озере гаснут последние блики, все тише и тише шепот засыпающих деревьев, фонарь на столе едва освещает страницы. Я сижу в южной спальной, Реджелин охраняет передний вход, Крис спит на кухне — если только она действительно спит.
Никому из нас не хочется видеть остальных — великое одиночество смерти уже наложило печать на наши сердца.
И нет никакой нужды караулить подступы к дому. Я думаю, таховвы сдержат свое слово. Зачем им обманывать нас? В принципе, они уже одержали победу. Но старая привычка заставляет нас держаться начеку. Мозг давно опустел — остались только привычки.
Когда таховва ушел, мы попытались обсудить ситуацию, но разговора не получилось. Киска плакала; ее трясло, из груди вырывались сухие, рвущие душу рыдания. Я попытался успокоить ее, но она вырвалась и оттолкнула меня.
— К чему все это? — спрашивала она нас снова и снова. — Нам конец! И все равно пришлось бы сдаться. Реджелин покачал головой.
— Но только не живыми, — ответил он.
— А как же Элис? Они убьют ее. Они приведут малышку под наши же окна и перережут ей горло.
— Простите меня, Крис, — сказал марсианин. — Но тогда они уничтожат оба наших мира! Я не могу позволить, чтобы из-за одного ребенка…
— Да, сто раз да, если бы оставалась малейшая надежда! — закричала она хриплым от ярости голосом. — Но у нас нет ни одного шанса!
Лицо Реджелина помрачнело. Он замкнулся в твердыню гордости и холодно покачал головой. Я слышал о нерушимом кодексе чести марсианских воинов и знал, что Реджелин, впитавший эти правила вместе с молоком матери, никогда не сдастся живым.
— Им известно только обо мне и Реджи, — сказал я. — Но они ничего не знают о тебе, Крис. Они тебя не видели. И если мы двое сдадимся, ты можешь уйти ночью в лес…
— Откуда мне знать, что вы сдержите слово и не навяжете им новый бой!
Ее недоверие оскорбило меня до глубины души.
— Я никогда не предал бы нашей любви.
— Они все равно узнают! — закричала она. — Они будут допрашивать вас и узнают, что я на свободе.
— Но они не станут убивать из-за этого Элис, — сказал Реджелин. — Их законы войны полны коварства, но к своим заклятым врагам они относятся с благородством.
— Нет, я не могу, — хрипло ответила она. — Я не могу уйти и оставить девочку в их руках. Реджелин взглянул на меня.
— Тогда это сделает один из нас, — твердо сказал он. — Дэвид, ты умный и ловкий человек. На твоем теле нет ран, и ты менее заметен на Земле. Если повезет, ты мог бы добраться до Торреса.
— Да, видимо, это единственный вариант, — печально произнес я.
— Дейв… нет! — яростно закричала Крис.
— Да! — ответил я, отводя от нее свой взгляд. — Прости, но другого выхода нет.
Она смотрела на меня очень долго. Потом Крис повернулась, ушла на кухню и закрыла за собой дверь. С тех пор я ее не видел.
Сейчас, наверное, полночь. Вскоре Реджи проберется в рощу, откроет огонь и привлечет к себе внимание. Пока он будет отстреливаться и менять позиции, я попытаюсь проскользнуть кольцо осады. Шансы так малы, что надежды почти нет, но мы должны пойти на этот последний шаг. Крис будет ждать здесь. Когда они придут сюда, она сдастся в плен. Я надеюсь, что, несмотря на мое бегство, таховвы оставят девочку в покое и Крис не будет думать обо мне слишком плохо.
Теперь надо спрятать эти записи. Я уже отодрал доску в полу, под которую хочу положить тетрадь. Может быть, кто-то через несколько лет наткнется на нее и узнает правду. Может быть…
Наверное, боги сейчас смеются надо мной. Но надежда умирает последней.
ЭПИЛОГ
Прим-Интеллект отложил в сторону потрепанную и грязную тетрадь. Он прислушался к тишине, которая клубилась вокруг, а затем встал и медленно подошел к окну.
Там, далеко внизу, на объятых ночью окраинах Сан-Паулу виднелась высокая башня Генштаба марсианских оккупационных сил. Редкие и тусклые огни лишь подчеркивали необъятность пространства, а где-то дальше, во тьме, земля уходила за кромку мира. Его тайное управление казалось крохотным жуком, севшим на плечо огромного мира.
«Да, — подумал он, — надо поймать этого Торреса. Придет утро, и я отдам приказ».
Он вздохнул. Как груба и безжалостна война! Иногда ему даже хотелось, чтобы в тот знаменательный день их лидеры избрали другое решение. Но отныне поступь таховвов слышна на этом пути, и назад не свернуть. Он приведет свой народ к намеченной славной цели.
«Жаль, что мне не довелось узнать Арнфельда и Реджелина поближе, — подумал он. — Узнать как друзей. Интересно, о чем они думали в последние секунды жизни?»
А о чем тогда думала Кристин Хоторн? Она любила их обоих. И все же эта женщина взяла расщепитель материи, тайком выскользнула из кухни и расстреляла их в упор, прежде чем они успели ее остановить. Потом она с визгом и рыданиями побежала к таховвам, подняла шум, и весть о ее поступке собрала всех солдат. Она не только испортила вкус победы, она заставила нас содрогнуться.
И какой ужас ей пришлось пережить! Хотя, скорее всего, он по-прежнему терзает ее сердце. От ее мужа и друга почти ничего не осталось: искромсанные головы с едва различимыми лицами, об остальном просто неприятно вспоминать. Но ей хотелось спасти ребенка.
«Наверное, лучше всего отправить девочку в сиротский приют, — подумал он. — А ее мать мы убьем ночью, когда женщина забудется тревожным сном. Хотя не знаю. Может быть, еще раз допросить ее?»
