тем самым и есть ее непередаваемость, но во всякой истине трансцендентного порядка необходимо имеется и выразимая часть; в этом, главным образом, и состоит реально глубокое значение тайны, посвящения; любая внешняя тайна может иметь только лишь ценность ее образа или символа, а также ценность «дисциплины», которая может быть небесполезной. Но, разумеется, как раз значение и смысл этого полностью ускользают от современного мышления и, по отношению к ним непонимание, естественно, порождает враждебность; к тому же обыватель всегда испытывает страх ко всему, чего он не понимает, и страх легко порождает ненависть, даже когда его стараются избежать с помощью простого и полного отрицания непонятной истины; впрочем, существуют отрицания, которые сами похожи на настоящие крики ярости, каковы, например, отрицания так называемых 'свободных мыслителей' по отношению ко всему тому, что относится к религии.
Современное состояние сознания устроено так, что оно не может переносить никакой тайны и даже никакой осторожности; подобные вещи ему представляются — поскольку оно не знает их причин, — только «привилегиями», установленными в пользу кого-нибудь, и тем более оно не может переносить никакого превосходства; если же предпринимаются попытки объяснить ему, что эти так называемые «привилегии» в реальности имеют свое основание в самой природе человеческих существ, то это будет напрасно потерянное время, так как это как раз с упорством и отрицает его «эгалитаризм». Оно гордится, впрочем совершенно напрасно, не только тем, что устранило с помощью своих исключительно «рациональных» науки и философии всякое «таинство» и стало «общедоступным»; но этот ужас перед «таинством» заходит так далеко во всех областях, что простирается даже до того, что принято называть 'обыденной жизнью'. Однако мир, в котором все стали «публикой», приобретает поистине чудовищный характер; мы говорим «приобретает», так как фактически, несмотря на все, мы еще окончательно не дошли до этого, и, возможно, что никогда полностью это не будет реализовано, так как здесь речь идет о «пределе»; но несомненно, что в настоящее время во всех направлениях стремятся достичь этого результата, и в этом отношении можно заметить, что многие явные противники «демократии», и результате, только лишь доводят последствия до конца, насколько это возможно, поскольку они тоже, по сути, проникнуты современным духом, как и те, кому они желают противостоять. Чтобы привести людей к полностью «публичной» жизни, не ограничиваются тем, что собирают их в «массы» по любому случаю и под любым предлогом; их помещают жить не просто в «ульи», как мы говорили раньше, но в 'стеклянные ульи', к тому же расположенные таким образом, чтобы можно было в них питаться только «сообща»; люди, способные подчиниться такому существованию, поистине пали на «инфрачеловеческий» уровень, уровень, если угодно, насекомых, таких как пчелы и трутни; и в результате всеми средствами их стараются «выдрессировать» отличаться друг от друга не больше, чем представители этих видов животных или даже еще меньше.
Поскольку мы вовсе не намереваемся входить в детали некоторых «предвидений», которые, возможно, будут легко и даже слишком быстро превзойдены событиями, то мы больше не будем распространяться по этому поводу; нам достаточно указать на тенденцию — при том состоянии вещей, к которому они пришли в настоящее время, — по которой они не могут не следовать и далее, по крайней мере, в течение еще некоторого времени. Ненависть к тайне, по сути, есть не что иное, как одна из форм ненависти ко всему, что превосходит «средний» уровень, и к тому, что отменяет единообразие, которое хотят навязать всем; в самом современном мире, между тем, есть тайна, которая лучше сохраняется, чем всякая другая: это тайна невероятного начинания по внушению, которое произвело и которое поддерживает современное состояние сознания, которое его конституировало и, можно было бы сказать, его «сфабриковало» таким образом, что оно может только отрицать существование и даже возможность этого, что, разумеется, есть лучшее средство, и средство поистине «дьявольской» ловкости для того, чтобы эта тайна никогда не могла быть раскрыта.
Глава 13. ПОСТУЛАТЫ РАЦИОНАЛИЗМА
Мы только что сказали, что именем науки и философии, квалифицируемых как «рациональные», современные люди думают исключить всякое «таинство» из мира, как они его себе представляют, и можно было бы сказать, что чем ограниченнее концепция, тем скорее она рассматривается как строго «рациональная»; достаточно хорошо известно, что начиная с энциклопедистов XVIII века, самые рьяные отрицатели всякой сверхчувственной реальности особенно любили упоминать разум по всякому поводу и называть себя «рационалистами». Какова бы ни была разница между обывательским «рационализмом» и собственно философским, в конце концов, это только разница в степени; и тот и другой очень хорошо соответствуют одним и тем же тенденциям, которые только лишь усиливаются, «популяризуясь» в ходе всего Нового времени. Мы уже так часто имели случай говорить о «рационализме» и определять его главные черты, что могли бы отослать по этому предмету к некоторым из наших предыдущих работ;[42] однако, он так тесно связан с самой концепцией количественной науки, что мы не можем не сказать здесь еще несколько слов.
Итак, мы напомним, что рационализм, собственно говоря, восходит к Декарту, и следует отметить, что он таким образом оказывается с самого начала непосредственно связанным с идеей «механистической» физики; впрочем, протестантизм предуготовил ему путь, введя в религию вместе со 'свободным исследованием' нечто вроде рационализма, хотя тогда самого слова не существовало, оно было введено, когда та же самая тенденция утвердилась более явно в области философии. Рационализм во всех своих формах, по существу, определяется через веру в главенство разума, объявляемое настоящей «догмой» и предполагающее отрицание всего того, что представляет собою сверхиндивидуальный порядок, а именно, чистую интеллектуальную интуицию, что логически ведет к исключению истинного метафизического познания; то же самое отрицание имеет своим следствием в другой сфере отбрасывание всякого духовного авторитета, поскольку он необходимо исходит от «сверхчеловеческого»; рационализм и индивидуализм, таким образом, так тесно связаны, что фактически они чаще всего смешиваются, за исключением все-таки некоторых недавних теорий, которые, не будучи рационалистическими, являются, тем не менее, исключительно индивидуалистскими. Теперь мы можем отметить, насколько этот рационализм согласуется с современной тенденцией к упрощению: действуя, естественно, всегда через сведение вещей к их самым низшим элементам, оно прежде всего утверждается через устранение всей области сверхиндивидуального, ожидая, что потом ему удастся свести то, что осталось, то есть все то, что принадлежит индивидуальному порядку, к одной только чувственной или телесной модальности и, в конце концов, к простому агрегату количественных определений; легко видеть, каким образом все это строго связано друг с другом, составляя как бы необходимые этапы одной и той же «деградации» концепций, которые человек составляет о самом себе и о мире.
Существует еще один вид упрощения, присущий картезианскому рационализму и проявляющийся, прежде всего, в сведении всей в целом природы духа к «мышлению», а тела — к «протяженности»; последнее, впрочем, как мы уже видели, и есть основание «механистической» физики и, можно сказать, отправная точка для идеи абсолютно количественной науки.[43] Но это не все, по отношению к «мышлению» осуществляется другое чрезмерное упрощение самим тем фактом, каким образом Декарт рассматривает разум, который он также называет 'здравым смыслом' (если иметь в виду обыденное значение этого выражения, то это приводит на память понятие некоего особо посредственного уровня) и 'наилучшим образом распределенной в мире вещью', что уже предполагает нечто вроде «эгалитарной» идеи и что, впрочем, слишком очевидно ошибочно; при этом он просто и непосредственно смешивает разум 'в действии' и «разумность», поскольку эта последняя носит специфический характер человеческого бытия как такового.[44] Разумеется, человеческая природа присутствует целиком в каждом индивиде, но она там проявляется весьма различным образом, согласно собственным качествам, принадлежащим соответственно этим индивидам и в них соединяющихся этой особой природой, чтобы образовать единство их сущности; думать иначе значит думать, что человеческие индивиды во всем между собою подобны и различаются только нумерически (solo numero). Отсюда непосредственно следуют все те рассуждения о 'единстве человеческого разума', о котором современные люди непрестанно вспоминают, ради объяснения самых разных вещей, многие из которых вовсе не относятся к «психологическому» порядку, как, например, тот факт, что одни и
