Здесь, в гостиной, я остановилась, опираясь спиной о стену и чуть задернув портьеру. Только теперь я могла по-настоящему рассмотреть лицо Эмманюэля. Говорили, что он красив… Он и вправду был хорош собой, но выглядел пай-мальчиком, в нем не было ничего мужского. По крайней мере, я этого не замечала. Он весь был такой аккуратный – тщательно посыпанный пудрой белокурый парик, нарядный камзол, туфли с бантами на каблуках… Это просто девушка, девушка в лентах, вот и все!
– Поцелуйте меня, – сказала я раздраженно, и тон у меня был почти приказной.
– Поцеловать вас?!
– Я что, так уродлива, что моя просьба так ошеломила вас?
– О, вы очень красивы.
– Тогда чего же вы стоите?
Он неловко ткнулся губами мне в щеку.
– Да не так! – прошипела я, краснея от досады. – Разве так целуют?
Он ничего не умел, словно только что на свет народился. Его поцелуй был мокрый и отвратительный, я насилу его вытерпела. И с этим сопляком мне надо будет жить? Сдерживая злость, я подвинула Эмманюэля чуть вперед – так, чтобы граф д'Артуа мог кое-что видеть.
Глаза у моего мужа были большие и влажные. «Как у теленка», – подумала я. Конечно, если бы я была более наивна, я бы предположила, что он потому так неумел в любви в свои двадцать два года, что до сих пор ждал меня. Но всякой наивности есть предел. И если этот мальчишка полагает, что я буду учить его всему, чего он не знает, то он сильно ошибается. Хватит и того, что мне навязали это проклятое замужество.
Я подумала, знает ли он, что я отнюдь не невинная девушка, что я была любовницей принца крови и имею ребенка. Наверное, если ему никто нарочно не рассказал, то он об этом и не подозревает. А во время брачной ночи… Вряд ли он поймет что-нибудь. Он сам, пожалуй, еще девственник. Это вызывало у меня раздражение. И как это на него никто не польстился? К тому же я была слишком молода, чтобы брать на себя роль учителя. Когда тебе едва-едва исполнилось восемнадцать, хочется видеть рядом с собой опытного, уверенного, сильного мужчину.
Я изо всех сил пыталась подавить в себе чувство отвращения перед этим мокрым поцелуем. Я старалась ни о чем не думать, чтобы у меня в голове не проснулось сознание унизительности того, что я делаю. И как противен был мне мой отец, отдавший меня этому человеку!
Я услышала стук, а потом звуки шагов и поняла, что принц крови, рассердившись, ушел. Это было что- то новенькое. Он уже не осмеливался, как раньше, откровенно одергивать и унижать моего кавалера. Но как только граф ушел, я с силой оттолкнула Эмманюэля. Чего доброго, этот глупец вообразит, что я целовалась с ним ради удовольствия!
Лоб у меня был влажный, я тяжело дышала, скрывая раздражение.
– Что с вами? – спросил счастливый Эмманюэль.
Я посмотрела на него с презрением и едва сдержалась, чтобы не назвать его болваном. В его волнении угадывалась какая-то суетливая тревога, обеспокоенная дрожь. Что бы это значило?
– Я иду танцевать, – сказала я безапелляционным тоном. – И не смейте ходить за мной, вы слышите? Мы еще успеем надоесть друг другу.
Кавалеров у меня было много и, как я с удивлением заметила, намного больше, чем год назад, когда я впервые появилась в Версале. Теперь уже их никто не отпугивал. Они полагали, что принц крови порвал со мной, что теперь я свободна. И я была рада поддерживать эти предположения, не отказывая в танце почти никому и исподтишка наблюдая, как кусает губы граф д'Артуа. Из самолюбия он тоже начал ухаживать за хорошенькой, но глупой Дельфиной де Кюстин, однако я ясно видела, что он делает это для отвода глаз и ничуть Дельфиной не увлечен.
Я пила много вина, особенно кларета, забыв о том, что в день свадьбы лучше всего вообще не пить. Было бы из-за чего воздерживаться…
Часы, пробившие полночь, напомнили мне о последней, самой неприятной обязанности. Я, как Золушка из сказки Перро, должна была исчезнуть. Но не в объятиях прекрасного принца, нет. Я должна идти в постель с этим странным, нелепым человеком, которого все называют моим мужем. Ну что ж, мне известны мои обязанности.
Я сама разыскала Эмманюэля, не желая откладывать все это на потом.
– Вы знаете, где здесь моя комната? – спросила я у Эмманюэля. – В этом доме я впервые. Ведите меня туда поскорее, у меня болит голова и вот-вот начнется нервное расстройство.
Мне хотелось поскорее отбыть полагающуюся повинность и остаться одной. Одной, впервые за этот тяжелый день!
«Надо успокоиться, – сказала я себе. – Сейчас же успокоиться. К чему эта нервозность? Ведь я знаю, что останусь жива, что все будет по-прежнему. В конце концов, мне не в первый раз. К тому же я никого не люблю. Стало быть, никакой любви не изменяю».
– Вы что-то сказали? – спросил Эмманюэль.
– Нет, ничего.
– Мы уже пришли, Сюзанна.
– Входите же в таком случае.
В незнакомой мне комнате горели свечи, но не было видно ни горничных, ни служанок. Тускло поблескивало оправленное в серебро венецианское зеркало… Где Маргарита? Я что, буду сама раздеваться на ночь? Или с этим справится чудаковатый Эмманюэль?
Комната была поистине роскошна. Обюссоновские ковры, шелковый полог белоснежной кровати, расшитый золотом; мраморные столики и золотые подсвечники, бархат портьер и мебель перламутрового цвета… Дверь на балкон в молельне была полуоткрыта. Вечерняя свежесть проникала в комнату, а из-за кисейной занавески слабо мерцали огни ночного Парижа.
