отправиться на Сену ловить раков…
– Но кто это?
– Это брат вашего супруга, мадам.
– Брат? Я полагала, у принца нет родственников. Похоже, что в этом доме меня ожидают сюрпризы.
Брено покачал головой.
– Да, это брат молодого принца. Его зовут Жорж. Но он незаконнорожденный. Он сын покойного дяди вашего супруга…
– Мы с ним подружимся, я уверена. Он станет отличным товарищем моей Авроре. Нужно только приодеть Жоржа получше – он, кажется, совсем пообносился.
Оранжерея была тиха и свежа и свободна от солнечного слепящего света: лучи зари лишь нежно-нежно золотили чисто вымытые листья фикусов. Длинная галерея цветов и зелени в горшках и на клумбах уходила далеко в глубь этого крыла особняка. Сводчатые потолки чем-то напоминали церковь. Оранжерея разветвлялась на два небольших рукава: один – в сторону хозяйственных пристроек, предназначенных для прислуги, другой вел к двери, за которой была винтовая лестница на второй этаж. Я чувствовала, что начинаю ориентироваться в новом жилище.
В оранжерее терпко пахло свежеполитой землей и от грядок с цветами стелилась едва видимая теплая дымка. Алые головки ранних тюльпанов с сизым туманным налетом у пестиков кокетливо склонились набок, словно просыпались после долгой томительной ночи. Обилие белых лилий свидетельствовало о роялизме, присущем нашему дому. А еще я видела и узнавала лиловые шавлии, золотые головки календулы, пурпурные венчики наперстянки, аронии, красные сальвии, нежные анемоны… Подобно королевам, красовались в этом море цветов гордые розы и душистые фиалки.
Я загрустила. Мне снова вспомнился Жанно, мое дитя, мое сокровище. Я не видела его четыре с половиной месяца, я считала дни… Он наверняка уже ходит и умеет произносить некоторые несложные слова. Он поумнел. А при мне был такой милый, глупенький, пускал пузыри, доверчиво улыбался без причины и тянул ко мне пухленькие, словно ниточкой перевязанные у запястий, ручонки. А теперь тянет их к своей новой матери, к этой проклятой мадам де Круа, засохшей в своей бездетности. Я ненавидела ее. Как ненавидела и отца, разлучившего меня с сыном.
У меня за спиной послышались тихие мягкие шаги. Скрипнула дверь. Обернувшись, я увидела, как ко мне неспешно приближается граф д'Артуа.
Я вздрогнула и туже запахнула корсаж. Отвернувшись на мгновение, я приложила руки к щекам, огромным усилием воли заставляя кровь прихлынуть к лицу, а глаза – весело заблестеть. Новобрачная после брачной ночи – счастливая новобрачная – не может выглядеть печально и растерянно.
– Доброе утро, ваше высочество, – сказала я, первая приветствуя принца и делая почтительный реверанс. – Я не ожидала, что вы окажете нам такую честь и останетесь ночевать.
Он был одет небрежно – в халат китайского шелка, перевязанный атласным кушаком, на голове не было парика, и его черные кудри не были тщательно расчесаны. Украдкой оглядев его, я с огромным удовлетворением поняла, что эту ночь он провел без сна. Стало быть, он ревнует.
– Здравствуйте, сударыня. Я вижу, сегодня вы настроены куда более приветливо, чем вчера, – с плохо скрытой досадой произнес он. – У вас такие перепады настроения. Кажется, вчера вы почти нагрубили мне.
– Прошу прощения, – произнесла я очень быстро и очень холодно.
Наступило молчание. Я была готова промолчать хоть целые сутки, лишь бы не заговорить первой. В тишине оранжереи было слышно, как журчит вода в фонтане и на втором этаже переговариваются служанки.
– Черт возьми! – не выдержал он. – Что же вы молчите?
– Что я должна говорить, монсеньор?
– Да что угодно. Мне, например, довольно странно было узнать, что вы сегодня встали так рано. Новобрачные обычно задерживаются в постели надолго.
Он полагал, что легко смутит меня, так, как это делал полтора года назад.
– Ваше высочество, – сказала я очень вежливо, – как брата короля я вас глубоко уважаю. Но, к сожалению, разговор с вами – это не исповедь, и вы – не архиепископ Парижский. Обсуждать подобные вещи мне с вами не пристало.
– Ах, так мы с вами разговариваем официально?
– Ну а как же иначе, ваше высочество?
– Вот это забавно! Это поистине забавно! Прекрасно, черт возьми! Или у вас память отшибло, дорогая моя, или вы с ума сошли. То, что было между нами, никак не вписывается в официальные рамки…
– Что было, то прошло, – заявила я, – и вы, монсеньор, сами подтвердили это, изволив подать мне руку для поцелуя на прошлой аудиенции.
Его глаза сузились от гнева. Ах, как оскорбляет гордую кровь Бурбонов то, что я не пожелала терять собственное достоинство!
– Хватит! – грубо сказал он. – Вы просто дура и шлюха, и я давно это знал!
– Вы сами приложили немало усилий для того, чтобы я стала такой, но я все же имею надежду, что ваши усилия пропали даром.
Меня не оскорбили его слова. Они были произнесены по причине бессилия, невозможности задеть меня иным образом… Когда не можешь убедить собеседника, лучше всего – унизить его. Усмехаясь, я смотрела, как граф д'Артуа нервно шагает между клумбами. Он свалил один горшок, и земля высыпалась ему прямо на ноги.
– Не беспокойтесь, ваше высочество, – сказала я, – это уберут слуги.
