У Дорис Флинкенберг была особая манера говорить. Никогда нельзя было сказать — всерьез она или играет. А если играет, то в какую игру?
«Смерть одного — хлеб для другого», — вздохнула Дорис Флинкенберг на кухне кузин, блаженствуя оттого, что наконец-то и у нее появился свой дом, настоящий. «Смерть одного — хлеб для другого», только Дорис Флинкенберг могла сказать это так, чтобы прозвучало не цинично, а вроде почти нормально.
— Ну-ну, — все же пожурила Дорис мама кузин, — что ты такое говоришь?
Но в голосе ее прозвучала нежность, вроде как покой и облегчение. Потому что именно Дорис после смерти Бьёрна, дорогого сыночка, пришла в дом кузин и вернула маме кузин жизнь и надежду.
Разве мог кто тогда предположить, что через несколько лет и Дорис тоже будет мертва.
Была ли это Дорис Ночь или Дорис День, Королева Озера или кто-то другой — одна из тех ролей, которых она столько переиграла за свою жизнь? Неизвестно. Но это, кажется, уже и не важно.
Потому что у Дорис Флинкенберг был в кармане пистолет. Настоящий кольт, старый, конечно, но действующий. Единственная стоящая вещь, которую Рита и Сольвейг получили в наследство; какой-то предок, по слухам, купил его в 1902 году в магазине в том городе у моря.
Потом, после смерти Дорис, Рита станет клясться, что знать не знает, как пистолет, спрятанный в ее с Сольвейг сторожке, попал в руки Дорис Флинкенберг.
Это не будет явной ложью, но и не вполне правдой не будет тоже.
Дорис пришла к озеру Буле, поднялась на скалу Лоре, остановилась там и досчитала до десяти. Затем — до одиннадцати, двенадцати и четырнадцати и до шестнадцати и только тогда собралась с духом, чтобы поднять дуло пистолета к виску и нажать курок.
Она уже не думала ни о чем, но чувства кипели в голове и во всем теле, повсюду.
Дорис Флинкенберг в пуловере с надписью «Одиночество & Страх». Старом и изношенном. Настоящая половая тряпка: таким он теперь стал.
И все же, в перерыве между двумя числами, к Дорис Флинкенберг вернулась решимость. Она подняла пистолет к виску и — щелк! — спустила курок. Но сперва зажмурилась и закричала, закричала, чтобы перекричать саму себя, свой страх и заглушить звук выстрела, который она, впрочем, и так бы не услышала, так что это было глупо.
Эхо разнеслось по лесу, повсюду.
Первой выстрел услыхала Рита — сестра Сольвейг — в красной сторожке в полукилометре от озера Буле. И удивительное дело, как только она услышала выстрел, сразу догадалась, что случилось. Схватила куртку, выскочила на улицу и бросилась бежать через лес к озеру, а следом за ней и Сольвейг. Но было поздно.
Когда Рита добежала до скалы Лоре, Дорис уже была мертва как камень. Она лежала ничком, а голова и волосы свешивались над темной водой. В крови. У Риты на миг помутился рассудок. Она стала трясти мертвое, но еще теплое тело. Рита пыталась поднять Дорис и, хоть это и не имело смысла, отнести ее прочь от края.
Сольвейг старалась как могла унять сестру. А потом лес вдруг наполнился другими людьми. Врач, полицейские, «скорая помощь».
Но. Дорис Ночь и Сандра День.
Одна из их игр.
Так что их было двое. Сандра и Дорис, двое.
Изношенный заляпанный пуловер. «Одиночество & Страх»: второй экземпляр из тех двух единичных, существовавших в мировой истории, под большой подушкой. Сандра сжала его так, что пальцы побелели.
Стоило ей закрыть глаза, и все вокруг заливала кровь. Она оказывалась в кровавом лесу, блуждала там, словно слепая.
Сандра и Дорис: их было двое; лучшие подруги: Сестра Ночь и Сестра День. Про это знала лишь Сандра Вэрн, больше никто. Это была игра, в которую они играли. Именно в этой игре она была той девушкой, которая утонула в озере Буле много-много лет назад. Той, которую звали Эдди де Вир. Американкой.
У игры тоже было свое название. Она называлась «Таинственная история американки».
У нее была своя собственная песня. Песня Эдди.
Так там пелось.
И все слова, странные фразы, они тоже относились к игре.
— Я чужеземная пташка, ты тоже?
— Сердце — бессердечный охотник.
— Никто в мире не знает моей розы, кроме меня.
Но
Он был там теперь и смотрел на нее. А она — за занавеской в комнате, где потушен свет. Он снаружи. Они стояли каждый на своем месте.
Это был тот парень, Бенгт. Теперь он был намного старше. Сандре Вэрн, как и Дорис, было шестнадцать.
В Зимнем саду Риты, в парке, в замкнутом мире уединения, развлечений, колдовства.
Замкнутый мир, для игр, в том числе и взрослых.
А также сложная система территорий, официальные и неофициальные территории, запрещенные и обычные общедоступные.
Потому что в Зимнем саду было и то, о чем не говорили, что только чувствовалось. Под землей и на небе. Потайные комнаты, лабиринт.
И туда можно было спуститься и пережить все, что угодно.
Потому что в Зимнем саду было все минувшее, весь Поселок и его история, на свой лад. Как рисунки