Он взял протянутую руку, как нечто хрупкое, и прикоснулся к ней легким поцелуем.
— Для меня огромная честь, мадам, — сказал он на безупречном, без намека на акцент, французском.
Когда Божидар представлялся княгине Гике, манера, с которой они приветствовали друг друга, выдала не минуту назад состоявшееся между ними знакомство, — предательство, за которое сестра королевы пару сотен лет назад могла бы заплатить жизнью, но сейчас была наказана лишь осуждающим взглядом.
На Наталье был шитый на заказ костюм, который она не сменила после прогулки — с намеком на то, что вторжение принца застигло ее врасплох и королева не намеревалась принимать нежданного посетителя согласно этикету.
— Что Вам угодно? — спросила она тоном служащей французской почты — по общему мнению, одной из самых невыносимых разновидностей слабого пола.
— Я обращаюсь к Вам, мадам, потому что Вы единственная можете предотвратить одно из самых мерзких преступлений в истории Сербии.
— В таком случае, я полагаю, Вы обратились не по адресу. У меня нет ни малейшего влияния на сербскую политику — и ни малейшего интереса к этому.
— Это касается Вашего сына, мадам.
— Вы имеете в виду короля? — Почтовая служащая предостерегла клиента: он наклеил недостаточно марок на конверт.
Он принял к сведению.
— Совершенно верно, Ваше Величество, — короля. — И хотя принц знал, что это ее рассердит, но не сдержался и добавил с наигранным простодушием: — А также Ее Величество королеву Драгу.
Имя произвело ожидаемое действие.
— Я могу только повторить, что сербская политика меня не интересует. Не вижу оснований продолжать нашу беседу. — Ее тон был таким ледяным, что Божидар застыл от изумления.
В оцепенении он смотрел на ее бледное левантийское лицо и думал: «Теперь я знаю, как должна была выглядеть Медуза». Каждая черта в этом облике свидетельствовала о жестокости и ненависти, странным образом не отражаясь при этом на ее красоте, которая, скорее, придавала этим качествам неизъяснимую притягательную силу и которая в Гран Гинёль[80] обычно приписывалась только нежным и мягкосердечным душам. Он часто видел Наталию и раньше, во всяком случае с большого расстояния, — королевская внешность с оттенком чего-то неземного.
В ее биографии не содержалось для него ничего тайного, хотя после женитьбы Александра и смерти Милана ее имя почти не появлялось в газетах и редко звучало на светских мероприятиях. Смертельная вражда между ней и Драгой была общеизвестна и не слишком нова. Иногда он задавался вопросом, что она, в самом деле, за человек, — из светских сплетен и газетных сообщений нельзя было составить о ней представления: то она выглядела жертвенной овцой, а то — неистовой мегерой.
Облик зрелой женщины в строгом сером костюме — полосатый воротничок блузки слегка касался мягкой округлости ее подбородка (где намечался уже и второй) — навел принца на мысли о том пленительном создании, которое двадцать восемь лет назад шагнуло в стоящую перед венским отелем «У белой овечки» карету, украшенную белыми розами.
Ему было тринадцать, когда он путешествовал со своей семьей и был проездом в Вене — во время сватовства Милана к Наталии. Божидар стоял посреди восторженной толпы, перед отелем, где отмечалась помолвка. Милан прибыл в сопровождении своей матери, княгини Куза, у которой неуклюжая фигура крестьянки сочеталась с личиком ангела. Сын решил взять ее с собой в Вену, чтобы представить многочисленным членам семейства Кешко по меньшей мере одну из Обреновичей и хотя бы по общему весу поспорить с ними. В этот день Милан вел себя так, словно забыл заброшенность и одиночество своего детства, и сидел рядом с матерью в карете, будто это был не первый раз, когда они выезжали вместе. В памяти Божидара Милан навсегда остался таким, каким он выглядел в тот день: красивый молодой человек в роскошной белой с золотом парадной форме, чье угловатое лицо с раскосыми глазами и бакенбардами наводило на мысли об ухоженном коте — этаком сияющем Коте в сапогах по дороге за пятимиллионным приданым.
Невесту сопровождал ее отец, невзрачный человечек. Он любовался ею и, изумленный, парил в небесах, но и как будто сомневался, что это ангельское создание было плодом его чресел. Вся толпа Кешко устремилась за ними в отель, роскошные туалеты дам вызывали восторг, в отличие от Парижа или Берлина, где на такую демонстрацию великолепия реагируют с революционным гневом. Венцы, которые здесь, перед «Белой овечкой», вытягивали шеи, были законопослушными, миролюбивыми бюргерами, всеми фибрами души преданными своему кайзеру.
— Мадам… — Божидар поспешил заговорить снова, чтобы разбудить ее внимание шокирующим известием, прежде чем она позвонит и прикажет лакею проводить гостя. — Мадам, Ваш сын умрет сегодня ночью, если Вы настоятельно не потребуете от него покинуть Сербию.
К его удивлению, это сообщение не произвело на Наталию никакого впечатления. Она продолжала невозмутимо смотреть на него, а единственным эффектом был какой-то детский писк, который издала княгиня, после чего королева наконец спросила:
— Что, простите?
— Вы меня прекрасно поняли, мадам. Если король как можно быстрее не уедет из страны, в полночь он будет мертв.
Очевидно, ничего не могло потрясти Наталию. Известие о грозящей сыну смертельной опасности задело ее не больше, как если бы ей сообщили о насморке, который он должен подхватить.
— Что значит «мертв»? Он будет застрелен? Отравлен? Задушен? И откуда у Вас эта информация? Или только это игра Вашей фантазии?
Он пропустил тираду мимо ушей.
— Я получил эту информацию из надежного источника, мадам.
— И что я должна предпринять здесь, в Версале, в три часа дня, чтобы в полночь в Белграде что-то не произошло?
— Я узнал, что на сегодня, на полночь, в Белграде запланирован переворот, мадам. Группа офицеров хочет принудить короля к отречению. Если он откажется, заговорщики решили пойти на крайние меры.
Она испытующе и недоверчиво смотрела на него.
— Переворот? И в чью же пользу?
— Этого я не знаю, и это, в общем-то, несущественно.
— Ах, Вы точно не знаете? Тогда я помогу Вам немного разобраться. До сих пор каждый заговор против Обреновичей затевался в пользу Карагеоргиевичей.
— Не каждый. Я припоминаю об одной попытке покушения, за которой стоял другой Обренович.
— Это гнусная клевета. К тому же на сегодняшний день, кроме Александра, других Обреновичей нет.
— С этим тоже можно поспорить, мадам.
Она нервно повернулась к нему спиной и произнесла тоном, которым хотела показать, что его замечание было неуместно:
— Бастардов я не считаю.
Он задел старую рану, которая теперь кровоточила. Красивейшая женщина в мире — как называла ее бульварная пресса — сносила непрерывные и неразборчивые оскорбления, наносимые ее женской сущности, от единственного человека, кем была одержима.
Неделю спустя после возвращения из свадебного путешествия в замок Иванка под Пресбургом Милан возобновил прерванную связь с некой Илой Маринкович, самой заурядной дочерью городского чиновника. За ней последовали многочисленные женщины всех сословий: актрисы, камеристки, жены министров, иностранки. Благодаря наглости Милана все его интрижки немедленно становились известны Наталии. Королевскую карету слишком часто видели перед каким-либо домиком, где романтически настроенный в сердечных делах Милан пробегал с букетом белых роз — своих любимых цветов — через палисадник своей
