письмо. Встреча Красовского с матерью должна быть очень драматичной. Встреча - там, на Магнитке. Он приводит ее в цех.
Концовка первой части: мой Кузнецов в числе лучших сталеваров Урала (среди них и сильно преобразованный мною Амосов) в Москве. Они приехали заключать договора по соцсоревнованию с москвичами. (Продумать, как связать их с ленинградцами.) Кузнецов у родни Маннурова в Москве. Сталевары- ленинградцы. Сталевары-москвичи. Кузнецов в гостях у московского металлурга - Челнокова или его сына Николая, представителя 'династии' металлургов. Заносчивость Кузнецова не внешняя (внешне - он скромен, а внутренняя), как представителя новой, самой передовой техники, слетает с него перед величием традиций и более высокой культурой питерских и московских рабочих.
Восемьсот лет Москве и двадцать Сталиногорску (он сопоставляет это про себя). Семья Челноковых - олицетворение высокой культуры столичного пролетариата. При более отсталой технике - исключительное мастерство, тщательность в работе, изобретательство. И - общие знания. Сталиногорск в культурном отношении выглядит убого.
В гостях у Николая Челнокова подручные его, как сталевара, - испанцы, из тех, что детьми были вывезены из Испании в СССР во время освободительной войны. Они уже хорошо говорят по-русски, сдружились с нашими, здесь сталевары и их подручные, русские, других печей. Все они немножко подвыпили. В испанцах заговорила родная кровь, они поют песню: 'Ай, Кармела', переход через Эбро, юноши, девушки из семьи Челноковых подпевают им. Лучше, если это будет не в квартире Николая Челнокова (она невелика, он женат на …, у них двое маленьких детей), а на квартире его старика отца, металлурга, прославленного на весь Союз. Мысли Кузнецова, изложенные выше, все впечатления поездки, проходят в мозгу его, возвышенные аккомпанементом этой песни 'Кармела'. Тут примешиваются еще соображения, что жена у Николая тоже с полным средним образованием, как и муж, и работает, а его, Павла, Христина недоучка, как и он, Павел, и не работает, а превратилась в домашнюю хозяйку и недовольна своим положением. Так отлетают в сторону ранее обуревавшие его горделивые мысли: 'Они, мол, сталь варят здесь, как суп в кастрюльке, и суповой ложкой помешивают, пусть-ка попробуют в наших большегрузных четырехсоттонных!'
Смутно шевелится в его голове сознание, что надо сочетать передовую технику с большой общей культурой, с великими традициями, со школой труда.
Потом калейдоскоп жизни опять на время все это заступает[1], но это - уже в следующих частях. И только после кризиса Кузнецов все это осознает и сам превращается в образованного человека.
На более высокой основе этот кризис проходит и новый директор комбината Шубин, назначенный после смерти Сомова, но у него это, с одной стороны, преодоление известной политической незрелости, превращение в большого политического и хозяйственного руководителя из просто талантливого инженера- новатора, а с другой - тоже отказ от пренебрежительного отношения ко всему 'старому', как у Кузнецова, но на высшей основе.
Ленинград и Москву дать не иллюстративно, а прочно ввязать в сюжет и фабулу, через людей. Возможно, связующим звеном послужит артистка Вера, дочь рабочего с Магнитки, если сделать ее ленинградской артисткой. Или отец Бессонова - ижорец.
В конце первой части, когда Кузнецов находится в Москве и в Ленинграде, 'обрушить' на его сознание всю красоту и мощь старой русской архитектуры (особенное впечатление она производит на него сравнительно со Сталиногорском). В то же время он, как и все сталиногорцы, - патриот своего города. И нельзя забывать, что, кроме юношеской 'заносчивости', Кузнецов полон настоящей гордости и за свой с трехсоттысячным населением город, выросший за двадцать лет, и за передовую роль в области технического прогресса, которую играет для всей страны их металлургический комбинат.
Надо, чтобы моя артисточка родилась в Сталиногорске. В двадцать девятом или тридцатом году. Тогда ее отец Каратаев не мог попасть в Сталиногорск, если это сталевар. Он мог быть доменщиком. Но не хочется делать его по типу П. А мне не нужно двух стариков доменщиков (особенно если учесть, что отец Сомова из Усть-Катовска (к примеру) тоже доменщик, старый уралец, представляющий в романе старую отжившую уральскую металлургию еще, - на древесном угольке!). И все-таки возможно сделать ее отца типа П. Теперь он женат вторым браком, детей нет, все дети его от первой жены, умершей. Он - прост[2], живет с средним сыном и новой женой, как прежде в бараке. Дочь-артистка останавливается у него. Она характером и общим физическим обликом вся в мать, только глаза отцовские. Его сыновья все вышли на самостоятельную дорогу. У него могут быть два сына живых и двое погибших в Отечественной войне. Двое живых сыновей - это хорошо, для фабулы. Один - молодой доменщик (или сталевар, или прокатчик). Другой, средний, тот, что живет с отцом, может быть типа Ш., работает на экскаваторе, он еще не женатый, но ему лет двадцать шесть. Все это пока предположительно (Федор).
Женщина, работающая на экскаваторе, Агриппина Голубева - сменщица Федора Каратаева. Должен быть еще третий сменщик (Басов). Работают они на 'горе'. Любовь этой женщины к Федору. Но… есть горный механик, девушка, с которой… и т.д.
Артистка, Вера Каратаева, с тремя молодыми людьми в вагоне третьего класса. После того как она вслух говорит о смерти Сомова, все обращают внимание на нее. Юный архитектор, хотя он едет в тот же город, даже не знает, кто такой Сомов, что вполне можно понять, поскольку он - 'натура художественная'. Но двое юных металлургов прекрасно знают, кто такой Сомов, и очень удивлены, что смерть его произвела такое впечатление на очень интеллигентную и очень тоненькую черненькую девушку с короткой толстой косой (или с двумя тоненькими, длинными? А лучше всего сказать, поскольку у девушки черненькие глазки с таким разрезом, как у китаянки, лучше сказать, что ей и по фигуре и по этим глазам очень пошли бы две длинных тонких косы, но у нее была короткая, толстая коса, и это придавало ей вид очень своеобразный и безусловно русский).
- Я же там родилась… Я родилась, когда закладывали первую домну…
- Так сколько же вам лет?
- Разве вы не знаете, что такие вещи нельзя спрашивать? - наивно, без всякой улыбки, остановив свои китайские глаза на юном металлурге, сказала она. И, несмотря на всю серьезность обстоятельств, вызвавших этот разговор, смерть одного из крупнейших хозяйственных руководителей и инженеров в стране, в глазах ее одновременно появилось и выражение застенчивости и мелькнула искорка тайного удовольствия. Если бы металлург не был так юн, он мог бы понять, что он по меньшей мере этой девушке не неприятен. Но он не догадался об этом.
- Значит, вам уже двадцать один, - вот никогда бы не дал… Значит, вы едете на родину? К отцу?
- К отцу, - сказала она покорно.
- А сами вы кто? - сказал другой юный металлург (это третий из молодых людей) в той несколько грубоватой манере, которая, к сожалению, стала обычной между современными молодыми людьми.
- Я - артистка, - сказала она откровенно и улыбнулась, и китайские черные глаза ее поочередно остановились на всех троих, на одно лишь мгновение, с выражением простосердечным и вопросительным.
Вполне можно представить себе, что происходит в это время с архитектором.
Отец артистки - Андрей Лукьянович Каратаев - из забайкальских казаков. Работал на Петровском заводе в Забайкалье. Потом попал на завод Брянского общества, ныне имени Петровского, в Екатеринославе, ныне Днепропетровске. Он хорошо знает Балышева - представителя министерства по строительству, как инженера, участвовавшего в реконструкции домен на заводе имени Петровского. При посещении старого друга Балышев, крупный строитель, узнает тоненькую черненькую девушку, которую видел на станции с молодыми людьми, - это дочь его старого друга Каратаева.
Другой вариант - как отец артистки Каратаев попал на южный завод имени Петровского. Он мог быть на германском фронте в казачьей забайкальской части (по одному из последних военных призывов), еще не женатый. По ранению попал в госпиталь в Екатеринослав. Женился на няне - сиделке в госпитале, екатеринославской родом (с одной из Чечеловок - улиц). Начались перипетии гражданской войны, смена властей, у него последствия ранения, она его прятала. Потом он поступил на завод Брянского общества - поступил сюда, так как уже работал до войны на Петровских заводах в Забайкалье. Он - из бедняцкой казачьей семьи. Наружность взять с еще не старого Степана Шилова.
Такой вариант удобен для фабульных связей. Отец артистки знает смолоду моего инженера-строителя (теперь начальника главка или заместителя начальника). С другой стороны, он знает женщину - секретаря райкома Дашу Панину, когда она была еще девушкой-работницей, комсомолкой, строительницей (надо определить ее квалификацию, очень еще низкую, примитивную в ту пору).
Дарья Никитовна Панина - женщина-секретарь Заречного райкома ('Заречная сторона'), где живут многие инженеры и руководители строительного треста и передовые строительные рабочие, по приглашению директора треста посещает строительство прокатного цеха (тонколистового) и видит Агриппину Голубеву, женщину, работающую на экскаваторе, очень впечатлившую ее своей внешностью и манерой работать в этих тяжелых условиях. Узнает ее судьбу. (Сама несчастливая в личной жизни, секретарь райкома Панина очень понимает женщин такой же судьбы и помогает им, - помогает в манере, ей свойственной, очень незаметно, всегда сдержанная, суровая, даже жесткая.) Уговорила передать ее на 'гору'. Уговорила сына моего доменщика Каратаева (отца артистки), скажем, Федора, помочь женщине на экскаваторе на первых порах. Отсюда близость этой женщины к Федору. Но так как Федор любит девушку - горного механика Аню Борознову, Агриппина все-таки остается несчастной в этом смысле. С двумя детьми ей трудно работать по такой тяжелой профессии. В конце концов она идет к секретарю Зареченского райкома, преодолев гордость (а может быть, гордость мешает ей все-таки, а секретарь райкома сама вспоминает о ней, - вспоминает, может быть, под впечатлением своей встречи с любовью юности, с инженером-строителем Балышевым). И Панина устраивает Агриппину воспитательницей в общежитии ремесленников. Балышев и Панина встречаются у Каратаева.
Нужен хороший директор или завуч, или просто учитель, или мастер ремесленной школы металлургов, как один из героев романа. Человек лет тридцати - тридцати двух (Гаврилов Николай Прокофьевич). Вот с ним и находит женщина свою судьбу. Он, правда, слегка попивает. Если дать женщине в подруги не только татарку молоденькую, а женщину еще постарше ее, тоже лет на тридцать, по типу моей белокурой героини из Днепропетровска, но замужней, живущей с запойным мужем в том же бараке, можно целиком использовать мотив моей ненаписанной пьесы в отношении двух подруг (см. старые записные книжки 1937-40 годов). Они вдвоем, поставив пол-литра, обсуждают - выходить ли младшей из них замуж.
Продумать наиболее выгодно, с точки зрения фабульного развития, кто по специальности эта старшая из подруг Агриппины.
