навсего сняли с работы. Говорили, у него были хорошие связи.
— Оперирует его как раз тот самый конкурент, который вдоволь хлебнул горя из-за директора.
— Уведи меня отсюда скорее. Конечно, в свое время я был наслышан о злодеяниях этого чудовища. Но стоны его тем не менее не доставляют мне удовольствия…
— Прежде чем пригласить тебя к нам, мне следовало бы проверить состояние твоих нервов, — сказал шайтан, когда мы покинули Институт хирургии со все еще потушенными окнами. — По-моему, ты уже готов бежать к своим.
— Все-таки почему вы создали здесь точную копию нашего мира? — спросил я, когда мы устроились на скамейке в чахлом скверике напротив института.
— Тебя опять разбирает любопытство. Что же, давай поговорим. Ты должен был видеть, что страдания последних двух казнимых более тяжелые, чем у тех, кто у нас из древности, из веков, именуемых вами мусульманским мракобесием. Человеку все-таки легче, когда он точно знает, что его ожидает впереди, пусть даже самая страшная казнь.
— А надежда? Ведь тех, кто точно не знает своей участи, до последней минуты будет поддерживать надежда. Согласись, это сильно облегчает страдания.
— Для нее здесь места совершенно не оставлено. Казнимые знают это. Короче, твои современники переживают здесь страшные душевные страдания помимо обычной физической боли. А те, из древности, кричат и стонут только от физических мук. Думаю, те двое, из твоей эпохи, с удовольствием согласились бы на самую варварскую казнь, чем первому, например, сидеть с внутренней дрожью в президиуме, а потом все-таки испытать страшный для него публичный позор, а второму лежать в страшных мучениях на операционном столе, проклиная себя за придуманный метод.
— Не хочешь ли ты сказать, что мои современники терпят у вас более тяжкие страдания, чем наши предки?
— Считаю, — уверенно заявил шайтан.
— Не хочешь ли сказать, что в наше время грешат…
— Да, да, считаю, что грешат больше, — прервал он меня, — по крайней мере среднестатистическое количество греха на душу населения нисколько не уменьшается за все время моей сознательной жизни.
— Чушь! — не выдержал я. — Человечество все больше и больше совершенствуется. Его разум охватывает новые высоты этики, эстетики…
— …косности, изощренной изворотливости, корысти, — прервал меня он. — Ну что, продолжим перечислять?
— Слушай, шайтан, миллионы людей живут на Земле, особенно в нашем обществе, имея нормальное питание, самые необходимые права. Пользуются фантастическими возможностями технического прогресса. Факторы, еще вчера приводившие к несправедливости и неравноправию…
Он опять не дал мне договорить:
— Да, возможности расширились. Права возросли. Но не забывай: изменились причины несправедливости, следовательно, горя и несчастий. Они сейчас совсем не те, что были при ваших предках. Именно против них вы не имеете средств. Они, эти средства, возможно, и появятся, но к тому времени и причины зла и несчастий предстанут перед нами в другом облике. И так до бесконечности.
— Короче, ты считаешь, что человек страдает, как и тысячи лет назад? И зла на Земле столько же?
— Несомненно. Изменились только методы. Они стали более изощренными.
— Ни за что! В этом ты меня никогда не убедишь!
Шайтан пожал плечами.
— Литературу не читаешь, сочинения древних авторов…
Он немного посидел молча, отвернувшись, потом через плечо заворчал:
— Вспомни хотя бы твоего Данте… У вас ведь та же возня между людьми, что и при его жизни, только формы изменились… Да что тебе объяснять, невеже… Еще в четвертом веке до нашей эры грек Феофрасг составил прекрасную картотеку на все разновидности человеческого порока. Объем этой картотеки, как я знаю, с тех пор нисколько не уменьшился. В древнеиндийском «Калиле и Димне» описываются интриги, прекрасно бытующие у вас и сегодня… Сейчас я тебе кое-что покажу. Давно известно, когда хотят по-настоящему насладиться страданиями врага, его не уничтожают физически, а, загнав в бесправное положение, постоянно издеваются, временами проявляя уничтожающую снисходительность. Этот метод стар, как мир. Так вот, тут недалеко казнят одного особо отличившегося в этом деле. Наши вычислили на компьютере самое подходящее для него наказание. Тебе это должно понравиться.
— Крови не будет?
— Нет, нет. Ведь в твоем веке кровопускание считается примитивизмом. Люди иначе уничтожают друг друга…
Скоро мы уже входили в здание с вывеской «Институт прикладной физики». Там шли какие-то спешные приготовления. Сотрудники суетливо бегали по длинным коридорам. Нервно ходил директор (его указал мне шайтан), всем своим видом напоминающий завмага, которому случайно удалось пронюхать о грозящей ему ревизии. Он нетерпеливо подгонял сотрудников, как гоняют продавцов, чтобы свести концы е концами в кассе, выставить глубоко запрятанный дефицит…
— Готовятся к неожиданному визиту академика с мировым именем. От одного его слова зависит многое в дальнейшей карьере директора, — пояснил шайтан.
Директор общался в основном с окружающими его респектабельного вида людьми. Других он не удостаивал даже взглядом… Длинный стол для совещаний в кабинете директора был накрыт как на дипломатическом приеме. В кабинет вперемежку вносили то груши в вазах, то макеты приборов, которыми директор собирался похвастаться перед высоким гостем.
Вдоль стен кабинета были расставлены стулья.
— Там пусть сядут завлабы, — указал директор, — а вы, — он окинул взглядом свою свиту, — сядете здесь — кивнул на стол заседаний.
— Приехали, — донесся чей-то шепот из коридора.
Директор с быстротой, не соответствующей возрасту и комплекции, ринулся к выходу.
Через несколько минут он вошел обратно, поддерживая под руку глубокого старика в очках. Я ахнул он происшедшей перемены. Старика вел уже совершенно другой человек. От свирепости и раздражения на лице не осталось и следа. Застывшая заискивающая улыбка, добродушная кротость…
— Согласись, что сам Овидий очаровался бы такой переменой во внешности, — шепнул шайтан, читая мои мысли.
Я вспомнил нашего Алима Акрамовича, оставшегося в другом мире. «Не только Овидий позавидовал бы такой метаморфозе».
Все расселись по заранее указанным местам. Директор бережно усадил старика и, налив ему пиалу свежезаваренного чая, предложил отведать фруктов. Тут же, несколько запинаясь от волнения, глубоко заинтересованно начал расспрашивать о здоровье старика. Потом, немного осмелев от благодушных киваний старика, перешел к составленному для таких случаев рассказу об истории создания института, при каждом удобном случае упоминая о своем «скромном» вкладе в это дело. Когда речь касалась кадров, он кивал на «респектабельную» группу, сидящую за столом, называл их фамилии и умело подчеркивал, что им надо помочь в научном остепенении, продвижении («это его люди», — совершенно излишне шепнул мне шайтан). Потом начался нудный рассказ о научных направлениях, достижениях института.
— Это нас не интересует, так же как и старика, который знает, что никаких достижений у института нет, — сказал шайтан. — Но ему надо все это выслушать по долгу службы, а я тем временем введу тебя в курс дела, в связи с которым устроен здесь этот сыр-бор.
Видишь, у стены в углу сидит скромный молодой человек с блокнотом. Это ученый секретарь института. Талантливый физик-экспериментатор. Когда он блестяще защитил диссертацию, директор увидел в нем большую опасность для себя. Сразу стало ясно, что этот человек не будет работать на него и, мало того, в будущем, если наберет вес в научном мире, может сильно помешать «респектабельным»,
