– Что вы сделали с перстнем Штута? – снова задал вопрос Ошкорн.
– С перстнем? Ах, да, перстень… Я взяла его, чтобы сбить с толку полицию. На следующий день я бросила его в Сену.
Патон, потрясенный неожиданным признанием, потерял дар речи.
– Не надо проводить следственный эксперимент, – продолжала Преста. – Теперь, когда я призналась, в этом нет необходимости. Но если вы считаете, что он обязательно нужен, то, прошу вас, освободите от него Паля. Для Паля это будет ужасным ударом, он его не перенесет. У него не все в порядке с головой. Умоляю вас!
Ошкорн взял ее руку.
– Ведь он ваш брат, не так ли?
– Да. Но здесь о нашем родстве знают очень немногие. – И она снова в изнеможении откинулась на спинку кресла. – А теперь, пожалуйста, уведите меня поскорее, прошу вас!
Патон быстро встал и, открыв дверь, сказал, чтобы прислали двух билетерш.
– Проводите мадемуазель в ее уборную. И не оставляйте ее ни на минуту, пока она будет переодеваться.
– Не волнуйтесь, я не собираюсь бежать.
– От такой особы можно всего ожидать!
Когда они остались одни, Патон повернулся к Ошкорну:
– Ну вот, все в порядке! Птичка в наших руках! И нет больше надобности в следственном эксперименте!
– Наоборот, сейчас он необходим, как никогда! Преста сказала, что она убила Штута, должно быть, так оно и есть, коли она сама призналась, но это не объясняет всего. А именно – тайну чужого ключа в двери уборной Штута.
– Дался тебе этот ключ! Какое он имеет значение? Это всего лишь деталь.
– Возможно, деталь. Но я хотел бы знать все. Ошкорн открыл дверь и, подозвав одного из служащих, послал его за Жаном де Латестом, Людовико, Мамутом и Рудольфом.
– Почему всех четверых?
– Потому что все они влюблены в Престу.
Когда эти четверо пришли, Ошкорн объявил им, что следствие скоро будет завершено, так как Преста во всем призналась.
Первым отреагировал Мамут:
– Преста? Это не Преста убила! Как вы могли поверить в такую нелепость?
Его красивые, с золотистым отливом, глаза, казалось, совсем вылезли из орбит. Даже сквозь толстый слой грима было видно, как исказилось гневом его лицо.
– Убила не Преста!
– Тогда – кто? Вы, может быть?
Мамут на мгновение умолк, кивнул. Потом вдруг его снова охватил гнев, и минут пять он кричал, вопил, размахивал руками. Потом все рассказал: сколько страданий принес ему Штут, как он над ним издевался, презирал, унижал. Он убил Штута, потому что ненавидел его. Штут был просто язвительной скотиной, поэтому он его уничтожил!
Как это произошло? Очень просто! Он вошел в уборную Штута попросить у него спички. Штут, как обычно, был с ним очень груб, даже жесток. И тогда он не выдержал, схватил первое, что попалось под руку, – а это оказался нож, которым пользовались для разрезания бумаг, он лежал на гримерном столике, – и ударил Штута.
Ошкорн расхохотался.
– Вы слишком малы ростом, мой друг, слишком малы ростом для этого! Вы не смогли бы убить даже сидящего человека!
– И все-таки я его убил!
– И потом один перенесли Штута в коляску.
– Он был уже в коляске, когда я ударил его ножом.
– А Бержере тоже вы убили?
– Нет! Бержере – нет!
– Мы считаем, что оба преступления совершены одним лицом, и пока ничто не опровергает этой версии. А что вы сделали с перстнем, Мамут?
– С перстнем? Я взял его, чтобы подумали, будто убийство совершено ради кражи. Потом я его выбросил.
– В Сену, естественно?
– Да, в Сену. А что здесь такого?
– Мадемуазель Преста тоже выбросила его в Сену! Вот я и думаю: если допустить, что Преста невиновна, что она взяла на себя чью-то вину, значит, она хочет кого-то спасти. Это должен быть человек, которого она очень любит, любит страстно. Следовательно, она солгала, чтобы спасти вас, Мамут?
