Антонио взглянул на запястье, где алели довольно крупные царапины.
— Крабы «поцеловали», — пошутил он, подумав, что следовало бы поменьше размышлять о женщине и побольше о делах.
Антонио слизнул выступившую кровь и попытался успокоить Натали.
— Так, пустяки…
— Однако ранки могут стать опасными, если их вовремя не обработать. Царапины от клешней обычно заживают плохо, возможно даже заражение крови, — авторитетно возразила Натали.
Она принесла из камбуза кипяченую воду, пузырек с йодом и, прежде чем пострадавший успел возразить, стала оказывать первую помощь. Царапины оказались неглубокими и особого беспокойства не вызывали. Однако Натали не могла заставить себя отпустить мужскую руку. С огромным трудом она противостояла искушению прикоснуться губами к маленьким ранкам, чтобы легкими поцелуями исцелить их. Девушка прекрасно понимала, что проявляла не только заботу о ближнем. У нее возникала страсть — чувство, учитывая поведение Антонио, совершенно неуместное. Вздохнув, Натали сполоснула руку водой и осторожно смыла кровь.
Гандерас сидел неподвижно, наслаждаясь теплом и нежными прикосновениями. Длинные темные волосы с медным отливом выбились из-под заколки, несколько волнистых прядок гладили ее щеки. Как приятно, наверное, ощущать прохладную шелковистую массу волос, если они скользят по обнаженной груди, подумалось Антонио, но он опять прервал свои мысли — зачем мучиться, мечтая о женщине, которая никогда не будет принадлежать ему?
Натали осторожно вытерла руку. Затем дважды, чтобы протянуть время, смазала царапины йодом.
— Ну вот и все, — вздохнула она.
— Большое спасибо.
Антонио сжал пальцы в кулак, ибо слишком велик был соблазн погрузить их в прекрасные мягкие волосы и приблизиться губами к манящему женскому рту. На словах он вряд ли бы смог выразить то удовольствие, которое испытывал, пока Натали с материнской заботой возилась с поврежденной рукой. Обычно у Гандераса вызывали раздражение женщины, вдруг начинавшие суетиться вокруг него, охая и ахая при виде малейшей ранки. А тут Натали без лишнего шума и паники помогла ему, оставаясь необыкновенно нежной и ласковой.
— Тебе следует иметь детей. Из тебя получится замечательная мать. Доброе сердце и… — Антонио осекся, увидев, как Натали вдруг изменилась в лице, и, резко выпрямившись, отвернулась. — Что случилось?
— Я забыла про чай. — Ее голос дрогнул. — Он, наверное, совсем остыл.
— Ничего, главное, чтоб был покрепче.
Но Натали молчала. Антонио нахмурился, недоумевая, что с ней происходит. Она обычно не упустила бы случая пошутить насчет его адской смеси. Ему и самому нравилось подзадоривать ее, называя напиток, который предпочитала она, подслащенной водичкой. Поднявшись, Антонио последовал за Натали с твердым намерением выяснить в чем дело.
— Послушай, что…
— Раз уж ты заговорил о роли замечательной матери, то я не могу не сделать тебе выговор за то, что ты грязными ботинками заляпал пол.
Антонио поразила почти нескрываемая злоба, которая сквозила и в ее взгляде, и в голосе. Холодно сверкнув глазами, Натали достала банку сгущенного молока и, резким движением открыв крышку, нечаянно разлила по столу белую тягучую массу.
Подойдя к девушке, Гандерас взял из слегка дрожавших рук банку и поставил на стол.
— Что случилось? — повторил он вопрос.
— Ничего. — Натали мысленно приказала себе успокоиться и не устраивать сцен. — Извини. Наверное, нервы. Видимо, со мной происходит то же самое, что и с тобой.
— Что ты имеешь в виду?
— Как и ты, не могу дождаться, когда кончится проклятый шторм и мы выберемся из бухты.
Антонио вспомнил о своих словах, оброненных на берегу.
— Ты неправильно поняла меня. Да я наслаждаюсь твоим обществом! Никогда в жизни я так не радовался, не смеялся!
— Похоже, твои мечты сбываются, — заговорила Натали с наигранной веселостью. — В детстве тебя обделили материнским теплом и любовью, и вот судьба сводит тебя со мной, женщиной, не имеющей детей, но зато обладающей талантом растить их. Жаль, что ты уже взрослый и я не могу усыновить тебя. Правда, мы и так прекрасно проводим время, забавляя друг друга.
— Натали!..
— Значит так. — Она не дала ему договорить. — Пей чай, пока он не остыл, а я приготовлю устриц. И сними мокрую одежду, не хватало, чтобы ты простудился.
— Слушаюсь, дорогая мамочка, — отчеканил Антонио и начал быстро расстегивать рубашку.
От его слов девушка вздрогнула, как от пощечины. Заметив ее реакцию, он сказал:
— Извини, я не хотел тебя обидеть.
— О чем ты? Разве для женщины обидно, если ее признают любящей матерью?
Антонио пытался что-то объяснить, но только сбился, опустил голову и снова взялся за рубашку. Переодевшись, развесил промокшую одежду и вышел на корму. Навес надежно защищал от ветра и дождя, но тепло сохранял очень плохо.
— Ты не замерзла? — спросил Антонио, глядя на стройные длинные ноги, наполовину скрытые фланелевой ковбойкой.
Натали пожала плечами и, продолжая заниматься устрицами, примирительно сказала:
— Извини, мне, наверное, нужно немного подышать свежим воздухом и поостыть.
— Или хорошенько поужинать, — добавил Гандерас.
Она удивленно посмотрела на него.
— Ты что, читаешь мои мысли? Как ты догадался?
— Разве это трудно? После обеда прошло уже пять часов, а голод, как известно, — не тетка, — пояснил Антонио и, взглянув на рубашку, скрывавшую стройную фигурку, добавил: — Давай-ка я сам приготовлю устриц, а ты иди в каюту, там гораздо теплее.
— Слушаюсь, папочка!
— Папочка? — Антонио от души расхохотался.
Натали посмотрела на него и тоже улыбнулась. Правда, не совсем весело. Она еще не оправилась от обиды и разочарования, когда Гандерас вдруг заговорил о том, какая получится из нее прекрасная мать. И к тому же поддел в тот момент, когда она сгорала от желания поцеловать его руку.
— Тебе говорили, что ты обладаешь… — начал Антонио, задыхаясь от смеха, но Натали опередила его:
— Что я обладаю исключительным чувством юмора? Да, мне не раз приходилось слышать об этом. — Она точными движениями продолжала вскрывать скользкие раковины, заставляя себя не смотреть в черные глаза. — Но, к сожалению, пока нет такого обменного пункта, где за юмор я могла бы получить хотя бы немного сексуальной привлекательности.
Сначала он не совсем понял смысл сказанного, но потом принял слова за очередную шутку и рассмеялся, сожалея о том, что судьба не свела его с удивительной женщиной гораздо раньше.
Натали же пожелание показалось отнюдь не смешным. И вообще, чувство юмора начисто покидало ее, если дело касалось интимных отношений.
— Возьми. — Она в сердцах протянула нож Антонио. — Я действительно замерзла, лучше уйду и приготовлю соус.
Антонио перевел взгляд с ее ног, исчезнувших за дверью, на острый нож, который лежал на ладони. Ему показалось, что, прежде чем скрыться в каюте, Натали с удовольствием бы воткнула острое лезвие в него самого, а не в раковину с устрицами. Почему он так подумал, Гандерас, как ни пытался, объяснить не мог.
