— Вы ужасно опоздали! — возмутилась она. — Что-то случилось в клинике?
Элли ударилась в слезы. До чего же мягкотелая особа. Но папа ее был кремень. Он набрал полную грудь воздуха, чтобы излить накопившиеся чувства, но внезапно снова выпустил его. Краем глаза он приметил проблему иного рода.
— Быстро! — шепнул он. — Там, у кассы, наша соседка!
Он подхватил половину пакетов. Мама Элли сгребла остальные. Но мы не успели улизнуть — из стеклянных дверей супермаркета вышла соседка.
Все заговорили одновременно.
— Доброе утро, — сказал папа Элли.
— Доброе утро, — сказала соседка.
— Славный денек, — сказал папа Элли.
— Прелестный, — согласилась соседка.
— Лучше, чем вчера, — сказала мама Элли.
— О да, — сказала соседка, — Вчера был ужасный день.
Она, может, имела в виду погоду. Но Элли уже моргала часто-часто. Не пойму, за что она так любила Шлепа. Вроде бы это я ее домашний любимец, а не он. И поскольку от слез она уже не различала, куда идет, то врезалась в маму, та уронила пакет, и консервы с кошачьим кормом покатились по улице.
Элли поставила мою клетку и бросилась за ними. Но вот читать надпись на банке ей не стоило.
— О, нет! — заревела она. — «Кролик — сочные кусочки»!
До чего чувствительный ребенок. Она бы не выжила в нашей банде. Недели бы не протянула.
— Кстати, о кроликах, — сказала соседка. — С нами приключилась невероятнейшая история.
— Правда? — сказал отец Элли, взглянув на меня.
— Вот как? — сказала мама Элли, взглянув на меня.
— Да, — сказала соседка. — В понедельник бедняжка Шлеп приболел, и мы забрали его в дом. Во вторник ему стало хуже. А в среду он умер. Он был ужасно старый и прожил хорошую жизнь, и это послужило нам утешением. Мы похоронили его в глубине сада в коробке из-под обуви.
Я созерцал проплывающие над нами облака.
— А в четверг он пропал.
— Пропал?
— Пропал?
— Да, пропал. Осталась только яма в земле да пустая коробка.
— Правда?
— Боже милостивый!
Папа Элли смотрел на меня с недоверием.
— А вчера, — продолжала соседка, — случилось самое странное. Шлеп вернулся. Снова лежал в своей клетке, такой чистенький, пушистый.
— В клетке, говорите?
— Пушистый? Не может быть!
Надо отдать им должное, играли они на славу. Держались до самого дома.
— Какая удивительная история!
— Как это могло произойти?
— Поразительно!
— Надо же!
Так продолжалось, пока за нами не закрылась дверь. И тогда эти двое повернулись ко мне.
— Ах ты обманщик!
— Заставил нас думать, что это ты его убил!
— Столько времени притворялся!
— Я знала, что он не мог этого сделать. Кролик был толще его!
Можно подумать, они жалели, что это не я убил кролика.
Все, кроме Элли. Она была сама доброта.
— Не смейте ругать Таффи! — сказала она, — Оставьте его в покое! Спорим, он даже не выкапывал беднягу Шлепа. Спорим, это сделал мерзкий, злобный терьер Фишеров. А Таффи просто принес его нам, чтобы мы его похоронили как подобает. Он герой. Добрый, умный герой.
И она обняла меня — крепко и нежно.
— Правда, Таффи?
Что я мог сказать? Ничего. Я же кот. Так что я просто сидел и смотрел, как они вытаскивают гвозди из кошачьей дверцы.
