– Друзья мои, никому из нас не спрятаться от Господа Бога! «И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, – возопил преподобный так громко, что вместе с ним завыл микрофон, – и говорят камням и горам: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца, – тут преподобный понизил голос и заговорил зловещим шепотом: – Ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять?»[71]
Преподобный Джемисон замолчал, возвещая своим многозначительным видом о конце проповеди. Затем он предложил всем желающим подойти к алтарю и помолиться про себя. Айк Робинсон исполнял приятную медленную музыку. Человек десять встали со скамей и прошли к алтарной перегородке, где преклонили колени и погрузились в молитву. Одри не молилась там со дня смерти своей матери. Внезапно, повинуясь какому-то внутреннему порыву, она тоже встала и прошла к алтарю, где преклонила колени между кольцами Сатурна на шляпке Максины Блейк и другой женщиной, которую, кажется, звали Сильвия. Одри знала, что муж Сильвии недавно умер от осложнений после пересадки печени, оставив ее с четырьмя маленькими детьми.
Одри подумала о том, каково сейчас приходится этой Сильвии, и ее собственные проблемы показались ей ничтожными. Но так бывает всегда – даже ничтожные проблемы снедают человека и кажутся огромными, пока не забываются по пришествии действительно огромных проблем.
Чувствуя, как беснуется внутри нее раздражение манерами Леона, Одри вспомнила слова из Послания апостола Павла к ефесянам (4: 26–27): «Гневаясь, не согрешайте: солнце да не зайдет во гневе вашем; и не давайте места диаволу».
Теперь Одри понимала, что не может больше жить во гневе и раздражении, и решила как можно скорее от них избавиться.
Понимая, что разочарование в Джеке Нойсе у нее никогда не пройдет, Одри решила, что оно не помешает ей выполнить свой долг.
Потом Одри задумалась о мучившей фортепиано бедной маленькой дочке Николаса Коновера, вспомнила ее хорошенькое открытое личико. Эта девочка только что потеряла мать, и очень скоро ей предстояло остаться без отца. Тяжелее всего Одри было думать о том, что она вынуждена сделать этого ребенка сиротою.
Одри расплакалась и долго обливалась горючими слезами, пока кто-то обнимал ее за плечи и успокаивал. Наконец Одри почувствовала себя защищенной любящими ее людьми и успокоилась.
На улице было пасмурно и хмуро. Одри вытащила из сумочки мобильный телефон и позвонила Рою Багби.
14
На улице послышался звук подъехавшей машины.
Леон? Нет, не Леон! У двигателя его машины другой звук. Леон где-то шляется по бабам. И это в воскресенье!
От этой мысли Одри стало очень печально, но она решительно взяла себя в руки.
Открыв дверь, Одри впустила в дом Роя Багби.
– Значит, ты все-таки решилась? – усмехнулся Багби.
Одри провела Багби в гостиную, где тот уселся в кресло Леона. Одри села напротив него на диван. Багби случайно задел за что-то ногой, и из-под кресла со звоном выкатились две коричневые бутылки.
– Потихоньку выпиваешь? – покосившись на них, спросил Багби. – Нервишки шалят?
– Я вообще не пью пиво! – смутившись, заявила Одри. – У него отвратительный вкус. А что у вас нового?
– Проблема.
– Опять?
– Проблема не самого плохого толка. Наш друг Эдди хочет сдать Коновера.
– В каком смысле?
– Он хочет с нами договориться.
– И что же он вам сказал?
– Пока ничего. Только намекнул на то, что у него есть интересная нам информация.
– Так пусть выкладывает.
– Сначала он хочет от нас гарантий. Я уверен в том, что Ринальди сообщник Коновера.
– А что если стрелял не Коновер, а именно Ринальди? – немного подумав, спросила Одри.
– Ну и что? Если он сдаст Коновера за помощь и подстрекательство, считай, они оба в наших руках.
– Он в курсе, что нам известно про пули и пистолет.
– Ты, что ли, ему сказала? Я не говорил!
Покачав головой, Одри рассказала Багби все, о чем ей сообщили по телефону из Гранд-Рапидса.
– Вонючка Нойс! – взорвался Багби. – Что я тебе говорил!
– А что вы мне говорили?
– Он мне никогда не нравился!
– Это потому, что он вас не любит!
– Это тоже верно, но дело не в этом. Выходит, они с Эдди слишком много знают друг о друге. А теперь у нас есть рычаг влияния на Нойса!
– В такие игры я не играю! – решительно заявила Одри.
– Вот черт! Приспичило же тебе именно сейчас играть в принципиальность!
– Но постарайтесь понять, что все это ничем не кончится. Я уверена в том, что Нойс уже догадался о том, что мы про него все узнали.
– Думаешь, догадался?
– Он знает, что я не раз звонила в Гранд-Рапидс, и понимает, что я копаю очень глубоко… Впрочем, если хотите играть в ваши игры с Нойсом, играйте, мне все равно. Но лучше не сейчас. Теперь нам нужно поскорей заканчивать расследование. Очень важно как можно скорее получить ордера на арест и сделать это так, чтобы Нойс об этом ничего не знал и не смог предупредить Ринальди.
Багби вздохнул, пожал плечами и развел руками.
– А еще мне не хочется ни о чем договариваться с Ринальди.
– Почему это? – возмутился Багби. – Мы же возьмем его тепленьким!
– Вы же сами говорили, что у нас уже все схвачено, и мы вот-вот раскроем это преступление. Вы же не рассчитывали на признания Ринальди, когда это говорили! Так неужели не можете сейчас обойтись без него?
– Почему не могу? Могу, – пробормотал Багби.
– Я хочу обвинить их обоих в умышленном убийстве. А кто из них настоящий убийца, станет ясно позднее.
– Значит, теперь ты считаешь, что у нас все схвачено?
– Почти. Завтра с раннего утра я еще раз поговорю с психиатром Стадлера.
– А не поздновато?
– Отнюдь. Если он согласится подтвердить, что Стадлер был психически ненормальным и даже потенциально опасным, мне будет легче говорить с прокурором, и мы обязательно получим ордера на арест этой парочки.
– Но ведь психиатр отказался с тобой разговаривать!
– Попробую его разговорить.
– Ты не заставишь его говорить.
– Не заставлю, но попробую уговорить.
– Ты сама-то в это веришь?
– Во что?
