выкатилась бутылка ледяной виноградной содовой «Грапетс». Полицейский откупорил ее, сделал большой глоток и устало вернулся к машине.
Сидя за рулем, он с улыбкой подумал: «Вот хитрый негодяй. Что бы там ни натворил этот парень, он далеко не дурак».
Уже въехав во двор, Джерджерсон вспомнил, что Уэнди, бывшая жена, уже не поджидает его дома. Он тихонько улыбнулся.
Стоун знал, что за свою долгую жизнь Уинтроп Леман приезжал в Париж бесчисленное количество раз, по делу и туристом. И теперь Чарли было известно, что два из этих визитов были сделаны им с целью встречи с дочерью, о существовании которой никто не подозревал.
Вдруг его осенило. Чарли просмотрел парижские рекламные газеты в поисках адресов фотоархивов, которые должны были собирать фотоинформацию об исторических и не очень исторических личностях, событиях и моментах за несколько последних десятилетий. В Нью-Йорке было огромное количество подобных мест. Журналы, газеты и книжные издательства очень часто обращались туда за информацией.
Составив список из четырех самых крупных парижских фотоархивов, Чарли по очереди посетил их. Он искал фотографии Уинтропа Лемана, приезжавшего в Париж в определенные два года.
Дважды Берия позволил ей посетить Париж…
В каком году это было?
В 1953…
Возможно ли, чтобы на фотографию попала дочь Уинтропа Лемана? Она похоронена в Париже, ее имя выгравировано золотыми буквами на мраморной плите. Если Леман и Берия хотели, чтобы ее существование оставалось тайной, то зачем они хоронили ее на самом известном кладбище Парижа? Да еще с такой помпезностью…
Париж должен был заметить эту женщину.
И все же многочасовые поиски были пока безрезультатны.
Наконец Стоун пришел в четвертый архив в его списке. Он занимал небольшое помещение на улице Сены. На окне краской было написано «Н. Роджер Вайолет».
Стены зала были от пола до потолка заставлены зелеными папками с фотографиями.
— Я ищу фото одного человека, — сказал Стоун по-французски молодой женщине-клерку.
— Историк? Дипломат? Ученый?
— Ни тот, ни другой, ни третий. Это дочь американского государственного деятеля. Ее имя Соня Кунецкая.
— Сейчас посмотрим.
Женщина подошла к большому каталогу. Несколько минут спустя она подняла голову и спросила:
— Год рождения 1929, год смерти 1955?
— Да, это она.
— Одну секунду.
Она поднялась по маленькой стремянке, достала большой зеленый альбом, помеченный надписью «История США. К-Л», и положила его перед Стоуном. Нашла нужную страницу. Все фотографии были аккуратно прикреплены к картону и сопровождались отпечатанными на машинке подписями. Архивистка указала на одну из фотографий.
— Думаю, это она.
Да, это была Соня.
Фото было сделано известным французским корреспондентом на приеме в советском посольстве в Париже. Соня разговаривала с каким-то человеком, не Леманом. В нескольких шагах от нее стояли, глядя на Кунецкую, несколько угрюмых мужчин.
Вдруг архивистка сказала:
— О, боюсь, это не то, что вам нужно.
— Почему? Как раз то.
— Думаю, что вы ошибаетесь. Это фото датировано 1956 годом, — она нервно засмеялась. — Это же через год после ее смерти. Это никак не может быть одна и та же женщина.
1956 год? Но на могиле была дата 12 апреля 1955 года.
Чушь какая-то.
Если, конечно, надпись на мраморном надгробии не была фальшивой. Это могло быть просто прикрытием.
— А вот еще одна фотография, — произнесла женщина, перевернув страницу наслюнявленным пальцем.
Стоун, что-то соображая, не сразу услышал, что она говорит.
— Месье?
Может, Соня Кунецкая жива до сих пор?
— Месье?
Чарли непонимающе посмотрел на нее.
— Да… — наконец отозвался он, с трудом шевеля языком.
— Месье, если вас интересует, здесь вот еще одна фотография. Она была сделана в Париже тремя годами раньше, в декабре 1953 года.
Стоун внимательно рассмотрел второе фото. Изумлению его не было предела, он не мог поверить своим глазам.
Снимок был сделан на улице, у советского посольства. Соня, как и раньше, была окружена охранниками угрожающего вида, но на этот раз рядом с ней стоял ее отец. Да, это был Уинтроп Леман.
А рядом с ним была запечатлена долговязая фигура молодого Элфрида Стоуна, несколько месяцев назад вышедшего из тюрьмы.
52
Москва
Крамер сидел в своем закутке в издательстве. Рабочий день закончен. Яков устал и был печален.
Стефан устроил уже три взрыва в центре Москвы, а Абрама так и не освободили. Все было напрасно.
Они сделали страшную ошибку.
Он уже отправил в Кремль два письма, в которых сообщалось, что акты терроризма будут продолжаться, а в скором времени они будут вынуждены публично высказать свои требования. Ввиду того, что приближалось время встречи на высшем уровне в Москве, они надеялись, что Политбюро не допустит беспорядков в городе.
И несмотря на все это его бедный сын Абрам оставался в психушке, его состояние ухудшалось с каждым днем.
В редакции почти никого не было, но Яков знал, что Соня еще работает в своем кабинете в другом конце огромного зала. В любую минуту она могла подойти к нему с пальто в руках, усталая после рабочего дня, и сказать, что пора идти домой. Он прибрал свой стол и поднялся, чтобы подойти к ней.
Но она уже шла к нему. Яков в который раз невольно восхитился тем, как одинаково они чувствуют время. Соня каким-то образом всегда знала, что он уже готов уходить.
Они не любили целоваться в офисе, ведь они не были официально расписаны, а устои русских в отношении внешних проявлений любви не слишком отличались от ханжеской викторианской морали. Лучше было не раздражать людей. Но, подойдя к Соне, Яков крепко сжал ее руку и ощутил прилив страсти к этой женщине. Он любил ее, и любовь его крепла день ото дня.
