быстро.
– Слушаю вас, – холодно сказал я.
– Простите, сэр, напрасно я побеспокоил вас ночью, – смущенно произнес Филип.
– Что сделано – то сделано. Теперь выкладывайте.
Ему явно было не по себе, он избегал моего взгляда.
– Я… я хотел извиниться. Мне не стоило себя так вести в той истории с мятежниками.
– Вы считаете, что поступили неправильно?
– Я… Да, сэр. Простите меня, пожалуйста!
– Зачем вам это прощение? – Мне хотелось его помучить.
– Сэр, я… – В его глазах блеснули слезы. – Черт возьми! – Он отвернулся и в смущении сунул руки в карманы.
Мысль о мести мгновенно исчезла, и я заговорил без видимого высокомерия.
– Зачем, Филип? – Я нарочно назвал его по имени.
– Мне не хотелось бы потерять ваше уважение, – прошептал он. – У меня совсем нет друзей, никого, кроме Грегора… Так тяжело думать, что вы снова меня возненавидели.
Только сейчас я понял, как тяжело он переживает мою враждебность. И мысленно обругал себя. Боже мой, зачем я заставил его страдать?
– Ты ошибаешься, Филип. У меня нет ненависти к тебе. И никогда не было.
– В самом деле? – произнес он с некоторым облегчением. – А мне казалось, есть. И я сам в этом виноват. Простите меня… – Голос его дрогнул. – Впредь ничего подобного не будет.
– О чем ты?
– Тогда на «Гибернии» меня обвинили в излишней жестокости к гардемаринам. Я до сих пор не могу понять, чего от меня хотели, но раз все так считали, значит, я и в самом деле был жесток. Вот и сейчас. Я не понимаю, чем заслужил вашу ненависть, но верю, что она вполне справедлива.
– Зачем же в таком случае ты просишь прощения, Филип?
– Я ведь уже сказал!
– Говори правду! Ты действительно чувствуешь за собой вину?
– Не пытайте меня! – сквозь слезы произнес Филип. – Вам мало того, что я попросил прощения?
– Я хочу знать правду.
– Правду… Я много думал, но так и не понял, в чем моя вина! Боже мой, зачем я пришел? Разрешите уйти!
Наконец-то до меня дошло.
– Ты правильно сделал, что пришел! – стукнул я кулаком по столу.
– От этого только хуже…
– Нет. – Я устало опустился в кресло и заговорил уже тише: – Не мудрено, что ты не чувствуешь за собой вины. Ее просто нет. Ты поступил правильно. И весь этот месяц меня терзали угрызения совести. Виной всему мой скверный характер.
Филип слушал мои признания не шелохнувшись.
– Ведь ты был командиром корабля, когда держал мятежников в карцере, мои приказы просто не имели силы. Никто не знал, выживу ли я. Мало ли что я пообещал мятежникам, ты был вправе действовать по собственному усмотрению.
– Но почему вы мне не сказали этого раньше? – прошептал он.
– Потому что мне было досадно, что ты так здорово справляешься со всеми проблемами. – Ведь целых пять дней, еще до того как попал в лазарет, я метался по кораблю, но ничего не мог сделать. А у тебя все получилось! Вот я и обозлился.
– Вы несправедливы к себе, – горячо возразил он. – Ведь это из-за меня все началось. Из-за меня оружие попало к мятежникам. И это вы спасли корабль. А я, пока вы болели, всего-навсего исполнял обязанности завхоза.
– В таком случае, – усмехнулся я, – вы просто гениальный завхоз! Ей-богу, гардемарин!
– Вы серьезно? – Он покраснел от удовольствия. Я кивнул.
– Я знал, что мне никогда больше не представится случай командовать кораблем, – быстро заговорил он, как бы оправдываясь, – и из кожи вон лез, чтобы все сделать наилучшим образом.
– Понимаю, – По собственному опыту я знал, что гардемарины чаще выполняют приказы, чем отдают их.
– Помните, вы сказали, что я чертов юрист и что оскорбил вас…
– Прости меня!
– Но это чистая правда, сэр. Я просто не стал объяснять вам мотивы своего поведения, гордость не позволяла…
– Это было твое право. – Я вскочил и принялся расхаживать по каюте. – Посмотрел бы ты на меня в
