сейчас никто точно не знает, где она находится. Так что один-ноль в твою пользу, Валманн! Или вернее, ничья. Теперь твоя очередь. Хочешь еще пива?
40
Жилищный кооператив назывался Солтун и находился в Ридабю, в десяти минутах езды от города в восточном направлении, по шоссе на Эльверум. Заведение представляло собой несколько сравнительно новых аккуратненьких зданий, расположенных в хорошо ухоженном парке. Аллеи были тщательно расчищены граблями, декоративные луковичные растения вылезали из земли на газонах и грядках, прямоугольная правильность которых, казалось, говорила о том, что это социальное заведение. Валманн припарковал машину на Финсалвеген и остаток пути прошел пешком. Рабочий день еще не закончился, он был при исполнении и вовсе не хотел, чтобы старшая сестра-хозяйка увидела перед дверьми своего офиса полицейского, выходящего из машины, а потом ощутила запах пива.
Его встретила высокая дама средних лет по имени Эли Вестмарк. Сквозь каштановые волосы пробивались седые пряди, которые она почему-то не закрашивала. Она не пригласила его зайти и не выразила особого желания обсуждать вопросы, связанные с ее клиентами, будь то медицинские или личные, даже если он представитель правопорядка. И только когда Валманн втолковал ей, что она может быть привлечена в качестве свидетеля при разбирательстве дела об убийстве и что тогда ей придется давать свидетельские показания в полиции, согласилась кое-что рассказать.
Конечно же, она хорошо помнила Ханне Хаммерсенг, Ханне Ха, как ее называли в отделении. По какой-то причине Ханне не хотела, чтобы ее называли по фамилии — она вздрагивала, когда кто-то ее произносил. По ее многозначительному взгляду Валманн понял, что госпожа Вестмарк вовсе не будет с твердостью настаивать на неразглашении профессиональной тайны, как это могло показаться с первого взгляда. Ханне Ха была довольно приятной и обходительной женщиной, хотя порой у нее случались «приступы». В чем конкретно состояли эти «приступы» Эли Нестмарк объяснить затруднялась. Что-то вроде раздвоения личности… Ханне называла себя различными именами, порой довольно странными, непонятными, и имена эти менялись в зависимости от настроения. Иногда она была доброй и милой «как ангел», а затем вдруг круто менялась и превращалась в бешеный комок разрушительных нервов и импульсов. Случались и приступы «неконтролируемого поведения». Валманн понял, что речь шла главным образом о случаях провокационного поведения сексуального характера, как по отношению к персоналу, так и к пациентам. Это не было хроническим заболеванием, однако такие случаи имели место достаточно часто, так что возникали сомнения в том, что она достаточно здорова, чтобы жить самостоятельно. В последнее время своего пребывания в Солтуне состояние Ханне значительно улучшилось. Она была искренна и общительна, и ей обещали, что дадут возможность жить в городе самостоятельно, как только освободится комната. И примерно в это время она исчезла. Ее не объявили в розыск, ведь социальная медицинская служба — это не полиция и не применяет полицейские методы. Лечащий врач заявил, что она не представляет опасности ни для себя, ни для окружающих. А драматические события, связанные с розыском и возможной поимкой, принесли бы ей скорее вред, нежели пользу.
Эли Вестмарк говорила натренированным монотонным голосом и заученными фразами, и все же Валманн заметил, что сквозь ее уверенность и самообладание проскальзывали неподдельные чувства. Эта старшая сестра могла бы быть привлекательной женщиной, если бы приложила к этому минимальные усилия. В своих мешковато сидящих спортивных штанах и слишком облегающем свитере с коротким рукавом, с зачесанными назад и собранными в узел на затылке волосами с проседью, она производила впечатление женщины, не тратящей лишней минуты на созерцание себя в зеркале. Взгляд был холодным и пристальным. Валманн отнес эту проницательность за счет того, что она была слишком глубоко погружена в работу. На руке у нее не было обручального кольца, однако ее мягкая манера держаться наряду с самообладанием и самоуверенностью побудили Валманна отнести ее к категории разведенных женщин, причем, по всей вероятности, довольно давно. Его мысли неумышленно перенеслись на его коллегу Кронберга, которого он совсем недавно покинул погруженным в третью кружку «Гиннесса». Насколько он знал, Кронберг был холостяком, и никогда не был женат. Может быть, причиной тому женщины такого типа, подумал он.
Эли Вестмарк, во всяком случае, не показывала своим видом, что хочет избавиться от посетителя, как-то неуклюже пристроившегося внизу лестницы и ковыряющего ботинком гравий на дорожке. Скупые лучи послеобеденного солнца выглядывали из-за его спины, освещая лицо сестры-хозяйки.
— Мы в отделении думали, что она рано или поздно появится, хотя бы для того, чтобы получить новые рецепты на лекарства. Однако прошло уже полгода, и никто о ней ничего не слышал и не знает, где она находится. — В ее голосе чувствовалась озабоченность судьбой Ханне Ха. Валманн затруднялся определить, была ли то профессиональная забота социального работника либо какие-то личные чувства.
— А не произошло ли прошлым летом в вашем коллективе или в ее окружении чего-то такого, что могло бы способствовать улучшению ее состояния? — спросил он и сразу заметил, что затронул нежелательную для своей собеседницы тему.
— Ханне была как психологический барометр, — начала она после некоторой паузы. — Она спонтанно реагировала на окружение, на людей, на погоду, на происходящее, она была как беззащитный ребенок… — Создавалось впечатление, что в сестре-хозяйке, стоявшей на лестнице, боролись социальный работник и человек с его интимными переживаниями и у каждого было свое мнение. Валманн узнал, что Ханне Ха постепенно стала более доверчивой и открытой, у нее сложились хорошие отношения с персоналом и она с нетерпением ждала, когда сможет жить самостоятельно, хотя все еще нуждалась в поддержке и помощи. Поэтому всех так удивило ее неожиданное исчезновение, более того, оно вызвало беспокойство в отделении. Ханне Ха имела большое влияние на окружающих. — Однако, — поторопилась заметить Эли Вестмарк, — попытки убежать — довольно обычное дело в их среде…
Эти последние слова были сказаны с таким выражением лица, будто она с облегчением вступила на твердую почву, после того как явно заблудилась в опасном болоте.
— Вовсе не так легко понять таких людей, — добавила она, многозначительно взглянув на кажущегося вполне нормальным молодого человека, который проходил мимо, размахивая граблями с таким выражением лица, как будто он не понимал, где он и что делает.
Валманн также смотрел на него некоторое время и думал, что если бы ему дали грабли и заставили грести уже чистые дорожки, то и у него было бы такое же выражение лица.
— Сегодня добрые и послушные как ангелочки, — подытожила Эли Вестмарк, и здесь медсестра одержала в ней верх над человеком. — А назавтра бешеные чудовища. Вот с такими приходится здесь иметь дело, господин старший инспектор. — Она скрестила руки на груди, и Валманн почувствовал, что аудиенция подходит к концу.
— А не было ли у нее особых отношений с кем-нибудь из персонала? — спросил он, не думая, что вопрос может оказаться провокационным, пока не увидел, как изменилось выражение лица Эли Вестмарк.
— Ну, пожалуй что и так, — ответила она, моргнув несколько раз. — Вот я здесь постоянный работник. Я хорошо всех знаю. Так что у меня с Ханне были хорошие, доверительные отношения.
— А не рассказывала ли она вам что-то личное? Что могло бы подсказать, куда она могла податься, уехав отсюда?
— Она… ну в общем… — По лицу Эли Вестмарк промелькнули различные выражения, под тесным розовым свитером ощущалось частое прерывистое дыхание. — Она прислала мне открытку.
— Открытку? Уже после отъезда?
— Да.
— А вы ее кому-нибудь показывали? В больнице или в полиции? Вы понимаете, что мы вот уже месяц как разыскиваем Ханне Хаммерсенг?
— Да нет… Мне показалось, что содержание такого личного характера, что не представляет интереса для посторонних.
