— Здесь, — сказал ротмистр, окинув взглядом гладильню, — ничего не может оказаться под рукой. А вы не могли бы содействовать тому, чтобы моего друга перенесли в его комнату. Ведь он очень пострадал!
— Еще бы не пострадать! — с негодованием воскликнул врач. — Там же еще шесть человек наверху, тоже вдрызг пьяные, и все — служащие этой гостиницы. Оргия, возглавляемая вашим другом. И единственный ее участник, который остался трезв, проживающий здесь барон фон Берген, избит вашим другом.
— Но я не понимаю… — проговорил ротмистр, оторопев от этих фантастических разоблачений.
— И я не понимаю! — решительно заявил врач. — Да и понимать не хочу.
— Но объясните же мне… — взмолился ротмистр.
— Какие там еще объяснения! — отрезал врач. — Наш клиент, барон, избит пьяным администратором.
— Тут были, наверно, особые обстоятельства! — запальчиво воскликнул ротмистр. — Я знаю господина фон Штудмана давно, он всегда в самых трудных условиях был человеком долга.
— Не сомневаюсь, — вежливо отозвался врач и, видя волнение ротмистра, начал отступать к двери.
Уже взявшись за дверную ручку, он воскликнул, тоже с волнением:
— Одна баба была полуголая, и это в присутствии барона!
— Я требую, — решительно заявил ротмистр, — чтобы господина фон Штудмана перенесли в приличное помещение!
Он поспешил за удирающим врачом.
— Вы ответите за это, доктор!
— Снимаю с себя… — кричал врач через плечо, мчась по коридору, снимаю с себя всякую ответственность за эту оргию и ее участников! — И ринулся в боковой коридор.
Ротмистр ринулся за ним:
— Он болен, доктор!
Но доктор уже достиг цели. С легкостью, неожиданной для своих лет, вскочил он в открытую кабину непрерывно движущегося лифта.
— Он пьян! — крикнул врач, когда его ноги уже были на уровне живота настигающего его преследователя. Фон Праквиц охотно бы принудил беглеца к исполнению его обязанностей, но перед ним уже вынырнула следующая кабинка, и недобросовестный врач окончательно ускользнул от него.
Фон Праквиц, которому, несмотря на весь его пыл, ничего не удалось добиться для своего друга, кроме невинного пирамидона, выругался и снова направился в гладильню. Однако в этом лабиринте белых коридоров с совершенно одинаковыми дверями он растерялся. Гоняясь за врачом, он не обратил внимания на те петли, которые делал этот заяц, и шел теперь наугад, сворачивая то туда, то сюда; обойдет же он в конце концов все коридоры и при настойчивости, конечно, отыщет нужную дверь; он отлично помнил, что оставил ее открытой.
Ротмистр шел и шел — белые двери, белые коридоры. Он чувствовал, что уходит от своей цели все дальше, но ведь должны же когда-нибудь кончиться подвальные помещения даже в самой большой гостинице! А вот и лестница. Проходил он по лестнице? Вверх или вниз? Он спустился вниз, заранее уверенный, что идет не туда, и наткнулся на пожилое существо женского пола; ее глаза сурово смотрели поверх пенсне; женщина в полном уединении раскладывала по шкафам белье.
Она обернулась на звук его шагов и строго оглядела незнакомца.
Фон Праквиц, не ожидавший этой встречи, поклонился очень вежливо. Кастелянша, без единого слова, строго кивнула.
— Скажите, пожалуйста, как мне попасть в гладильню? — решился спросить фон Праквиц.
Его вежливая улыбка нисколько не смягчила строгости этой особы. Она задумалась. Затем широко повела рукой:
— У нас тут столько гладилен…
Праквиц попытался описать ей свою гладильню, не упоминая о Штудмане.
— В углу стоят бельевые корзины, — пояснил он. — Да еще шезлонг, обивка с голубыми цветами. Довольно рваная, — добавил он без горечи.
Она опять задумалась. Наконец обиженно ответила:
— Не думаю, чтобы у нас был неисправный шезлонг. Мы тут все ремонтируем.
Это были, собственно, не те сведения, какие хотел получить Праквиц в ответ на свой вопрос. Но и прежняя его профессия и теперешняя постоянно сводили его с людьми, и эта разновидность, неспособная ответить точно на заданный вопрос, была ему хорошо знакома.
Все же он предпринял еще одну попытку.
— Ну, а где холл? — спросил он.
— Проживающим в гостинице доступ в хозяйственные помещения строго воспрещен, — отпарировала она.
— Дура… — рассудительно начал ротмистр.
— Что? — почти заорала она. Вся ее чопорность и выдержка сразу исчезли, она стала похожа на взъерошенную курицу.
— Дурно… входить туда, куда доступ строго воспрещен. И не строго, а безусловно, — поправился ротмистр. — Итак, честь имею и большое спасибо!
Он с достоинством поклонился, словно она — командирша полка, а он юный лейтенант. Затем отретировался. И оставил ее в безусловно взъерошенных чувствах.
Ротмистр уже спокойнее возобновил свои блуждания, этот маленький эпизод развлек его. Правда, опять ничего не удалось сделать для Штудмана, как он вынужден был с огорчением признать: но такие минуты освежают. К тому же он шел теперь по коврам и если даже все дальше уходил от Штудмана, то, видимо, приближался к населенным районам гостиницы.
Вдруг он очутился перед шеренгой дверей из полированного дуба; крепкие двери, внушающие доверие.
'Касса I', — прочел он. 'Касса II', — прочел он. Праквиц пошел дальше. Последовали: 'Касса выплат', 'Закупочная А', 'Закупочная Б', 'Справочная контора для служащих', «Юрисконсульт», 'Врач'.
Ротмистр неодобрительно взглянул на дощечку «Врач», пожал плечами и продолжал свой путь.
'Секретариат'.
'Нет, кажется, выше', — решил ротмистр.
'Директор Гассе'.
Он стал припоминать. Нет. Дальше. Дальше.
'Директор Кайнц'. 'Директор Ланге'. 'Директор Нидерзад'.
Неотразимо, спору нет.
Он задумался. Директор Нидерзад должен иметь в себе что-то неотразимое — человек, носящий такую фамилию и все же ставший директором, обязан быть особенно дельным.
Но тут ротмистр вспомнил, что всю эту публику непременно надо проучить, он двинулся дальше и правильно сделал; на следующей двери висела дощечка: 'Главный директор Фогель'.
'Ну, этот с птичьей фамилией, у меня запоет', — сказал себе ротмистр, отрывисто и решительно постучал и вошел.
За письменным столом сидел огромный грузный человек с тусклым лицом и что-то диктовал на машинку очень хорошенькой молоденькой секретарше. Он едва взглянул на ротмистра, когда тот назвал себя.
— Пожалуйста, очень приятно… пожалуйста, садитесь… — пробормотал он торопливо, с безличной и рассеянной вежливостью, присущей тем, кого профессия заставляет знакомиться все с новыми людьми. — Прошу вас, одну минуту… Где мы остановились, фройляйн?.. Курите, пожалуйста, вот сигареты.
Зазвонил телефон.
Взяв трубку, директор заговорил очень тихо, однако очень внятно:
— Фогель. Да, сам Фогель… Приедет его врач?.. Как фамилия? Как? Скажите по буквам. Как фамилия? Шрек? Тайный советник Шрек? Когда приедет? Через пять минут? Отлично, проводите сейчас же
