Редер с ожиданием смотрит на лесничего.
— Есть старая барыня, есть сын в Бирнбауме, — задумчиво перечисляет лесничий. — А здесь имеется господин ротмистр…
Он задумался.
— Ну, так кому же он все-таки завещает лес? — снисходительно вопрошает лакей: так задают отстающему школьнику уж совсем легкий вопрос. — Или его лес можно поделить на две части? На три?
— Поделить его лес? — Лицо Книбуша выражает глубокое презрение. — Нет, уж это вы оставьте, господин Редер! Да он из гроба встанет и межевые столбы повалит, если после его смерти лес поделят. Только, наверное, он уже все написал, как быть с лесом.
— Так кому же он его, по-вашему, оставит, господин Книбуш? — упорно выпытывает лакей. — Может быть, старой барыне?
— Ну уж нет! Она же всегда уверяет, что боится гулять в лесу из-за змей. Нет, господин Редер, об ней и говорить не приходится.
— Или тому, в Бирнбауме?
— Тоже не думаю… Он вечно ругает сына, что тот больно шикует и требует денег, а теперь еще купил себе гоночный автомобиль… От долгов удрать хочет… Это старик намедни так бранился…
— Значит, насчет гоночного автомобиля старому барину тоже известно, размышляет вслух лакей. — А ведь наверняка это вы ему рассказали, господин Книбуш!
Лесничий вспыхнул, он намерен протестовать, однако Губерт решительно игнорирует его.
— Значит, лес унаследует барыня, там наверху, — заявляет он и указывает большим пальцем в потолок.
— При том, что старик терпеть не может господина ротмистра? насупившись, возражает лесничий. — И с гусями дело тоже плохо кончится.
— Так кто же тогда получит лес? — настаивает лакей.
— Ну, я не знаю… — растерянно бормочет лесничий. — Есть у него еще племянники от сестры в Померании…
— А разве нет у него внучки? — продолжает лакей.
— Кого? — Лесничий разинул рот. — Вы так думаете? Но ведь барышне Виолете всего пятнадцать… — Неподвижный взгляд лакея не меняется, и лесничий соображает вслух: — Правда, она единственная, кого он берет с собой на охоту, это-то верно… И когда дрова вымеряет, он тоже ее с собой берет… и мерную рейку дает ей и шестик. О господи, этого еще никто не знает, господин Редер. Барышня, может, и сама не знает…
— А вы еще хотели вмешаться в дела мундиров, господин Книбуш! — с презрением констатирует лакей Редер.
Однако не успел лесничий возразить, как в коридоре раздалось постукивание каблучков и вошла Вайо.
— Слава богу, избавилась! Ну никак, никак не могла вырваться! Армгард ревела и нажаловалась маме, что вы ей всегда ужасно грубите, Губерт! Вы действительно такой грубиян?
— Нет, — строго отвечает Губерт. — Я только требую с нее, я вообще не говорю грубостей женщинам.
— Господи, Губерт, какой вы опять серьезный! Точно карп из пруда. Уксус вы, что ли, пьете? Я ведь тоже женщина.
— Нет, — заявляет Губерт. — Во-первых, вы дама, затем вы господская дочка, поэтому ни о какой грубости в отношении вас речи не может быть, барышня.
— Благодарю вас, Губерт. Вы действительно несравненны. По-моему, вы когда-нибудь лопнете от самомнения и гордости. — Очень довольная, она посматривает на него своими искрящимися, слегка навыкате, глазами.
Вдруг лицо ее становится серьезным, и она спрашивает таинственным шепотом:
— Это правда, Губерт… то, что Армгард сказала маме, будто вы выродок?
Слуга Губерт безжизненными рыбьими глазами смотрит на любопытную девочку. Ни тени краски не появляется на его серых морщинистых щеках.
— Армгард это не при вас говорила, — с непоколебимым спокойствием констатирует он. — Вы опять подслушивали.
Но и Виолета ничуть не смущена. С удивлением отмечает лесничий ту интимность, которая царит между этой странной парой. 'А Редер-то куда хитрее, чем я думал. Нужно мне его еще больше остерегаться', — решает лесничий.
Однако Вайо только смеется:
— Глупости, Губерт! Если я не буду чуточку подслушивать, так совсем ничего знать не буду. Мама ни за что не расскажет, а когда мы на днях видели аиста на лугу и я спросила папу, правда это — насчет аиста, он ужасно покраснел. Как он смутился! А вы, значит, выродок?
— Здесь лесничий Книбуш, — невозмутимо замечает Губерт, чтобы отвлечь ее внимание.
— Да, правда. Добрый вечер, Книбуш. Что случилось? Губерт напустил такую таинственность, но он всегда напускает таинственность. Насчет чего это вы?
— Да господи, барышня, — жалобно начинает лесничий, так как видит со страхом, что приближается минута, когда ему придется выложить свои новости. Все у него в голове спуталось. Он сам не знает, что видел на самом деле и что было только его догадкой. Он уже не чувствует в себе мужества так прямо ей все это сказать в лицо, ведь, может быть, Мейер не хвастал и она его на самом деле любит, и тогда он, Книбуш, влопался!
— Да не знаю… я хотел только спросить… Выследил я опять ту косулю, которую господину ротмистру так хотелось поймать, и если бы господин ротмистр вернулся сегодня вечером… Косуля забралась в клевер, а теперь она у Гаазе в сераделле…
Вайо внимательно смотрит на него.
Редер же разглядывает его холодно и презрительно. Он ждет спокойно, пока лесничий окончательно запутается, и потом безжалостно заявляет:
— Это насчет мун-ди-ра, барышня! Если бы не я, он рассказал бы барыне, а не вам…
— Фу, Книбуш! — рассердилась Виолета. — Как вам не стыдно! Вечно вы наушничаете и за спиной у людей невесть что плетете…
И уж тут лесничий, чтобы хоть немного разрядиться, выбалтывает все как он проходил через деревню и как его позвали из трактира. А потом, запинаясь, вполголоса, безмерно смущенный, мямлит насчет пьяной болтовни Мейера-губана. Ему хотелось бы обойтись одними намеками, но ничего из этого не выходит. Вайо и Редер — неумолимые следователи:
— Нет, тут кроется еще что-то, Книбуш, выкладывайте все. Уверяю вас, я не покраснею.
Все же пятнадцатилетняя Вайо покраснела. Она стоит у стены, сощурив глаза, губы дрожат, грудь бурно поднимается.
Но она не сдается, она продолжает неутомимо расспрашивать:
— Смелее, Книбуш, а что он тогда сказал?
И вот дошло до истории с письмом.
— Все прочел вслух? Что он прочел вслух? Повторите каждое слово, которое он прочел… И вы, идиот этакий, поверили, что это я ему написала, такому прохвосту?
И тут Книбуша осенило: он понял кое-что, имеющее отношение к чердаку старосты.
— Как? Вы видели господина… и ничего ему не сказали?! Даже не намекнули? Нет, такого разини, как вы, Книбуш, я еще не видела.
Лесничий стоит перед ней, потерянный, виноватый; теперь он и сам понимает: все сделано не так.
— Староста был при этом, — напоминает Редер.
— Верно! Но письмо-то он мог сунуть!
— Да ведь письма у лесничего не было! (Опять Редер.)
— Ах да, у меня все перепуталось! Но оно еще у Мейера, может быть, он сидит с ним в пивной, показывает другим… Сейчас же бегите туда, Губерт!
